«Сквозь джунгли безумной жизни...»

Одним из самых ярких и значительных событий фестиваля «Заповедник» Сергея Довлатова стал спектакль «Человек, обреченный на счастье» в постановке Псковского театра драмы

Без преувеличений, это был мagnum opus фестиваля, его центральное художественное событие, средоточие смыслов; как говорится, только ради одной этой постановки можно было придумать фестиваль «Заповедник» в Пскове. Режиссер из Петербурга Борис Бирман (он же автор пьесы) явно вложил в спектакль всю свою душу и понимание того, что такое Довлатов. И как художник, определяющий вкус вот уже нескольких поколений читателей, и как феномен актуальной русской культуры. Бирман отобрал и смикшировал фрагменты прозы Довлатова так, что возникла целая панорама советской и эмигрантской жизни второй половины XX века, на фоне которой мечется и страдает неприкаянный и печальный герой по фамилии Далматов.   

Сценография Александра Стройло скупа и функциональна, непритязательна и точна:  кулисы с рисунками и отрывками текстов Довлатова; в центре задника — большая раскрытая книга, она же — экран, на который проецируются изображения мест, где жил и творил писатель: Ленинграда, Таллина, Пушкинских Гор и Нью-Йорка; вешалки с одеждой, которую меняют актеры, играющие сразу по несколько ролей, нарочито безликие столы и стулья, указывающие на то, что для персонажей этой пьесы обстановка совершенно не важна, а важны ситуации, обстоятельства и диалоги. «Наши», «Компромисс», «Заповедник», «Филиал» и другие рассказы сплетаются в писательскую биографию, историю предельно личную и даже интимную, в которой, однако, парадоксально отражается судьба огромной страны. Книга — это и произведение, длиною в жизнь, которую пишет автор, и сама его жизнь, неповторимая и драматическая, как у всякого человека. И, - добавим, - жизнь страны, которую в итоге «увековечил» Довлатов в своих рассказах. 

«Некто Далматов» в исполнении Всеволода Цурило — удивительно точное (в том числе и психофизическое) попадание в собирательный образ довлатовских рассказчиков, которые, конечно, не равны авторскому целому, но выражают его хрупкий внутренний мир и жесткую оценку реальности, его горести и заботы, амбиции и неудовлетворенность, злость и иронию, - это, как заметил как-то Довлатов, «любимое, а главное, единственное оружие беззащитных». На протяжении почти четырех часов перед главным героем (и зрителем) проходят, пробегают, мелькают, меняя маски и наряды, успевая произнести или выкрикнуть свои реплики, три десятка персонажей нашей и не нашей жизни, - мужики и бабы, бандиты и интеллигенты, стукачи и гэбисты, экскурсоводы и эмигранты, свои и чужие. Оказывается, что короткая проза Довлатова (по-английски: short stories) чрезвычайно плотно населена, и вся эта разношерстная толпа являет нам, нынешним, страну, которой вроде давно нет, но которая так узнаваема и близка, будто вчера сошел с подножки туристического автобуса, вышел на тенистый бульвар возле ресторана «Гера» (самого фешенебельного в Пскове) и накропал в записной книжке, опережая события: «Любимая! Я в Пушкинских Горах...».

Главный эффект спектакля — момент узнавания, идентификации: «и это я, и это я видел, и это случилось со мной». В центре действия - художник, проблемы которого, как у Пушкина: творчество, жена, деньги и конфликт с государством. Банальный, но всегда актуальный набор. Вроде бы чуждый простому человеку, а на самом деле вполне понятный и принимаемый, как собственные обстоятельства. Кто из нас не мучился от нереализованности, не страдал от несчастной любви и безденежья, и даже проблемы с государством в том или ином качестве касались каждого. Все это привычные «джунгли безумной жизни», сквозь которые приходится прорываться всякому, кто наделен умом и талантом и кому выпало родиться в России. «Наш мир абсурден, и враги человека — близкие его», так может сказать о себе любой поживший гражданин. И вот рассказчик Далматов с пишущей машинкой спешит запечатлеть то, как живут люди, точнее, как они не умеют жить.

В спектакле много юмора, сугубо довлатовского, который весь в диалогах, в живой и неподражаемой интонации, в течении и нюансах речи; поразительно, но вдруг выясняется, что хрестоматийные, давно знакомые шутки, сыгранные на сцене, выглядят смешно и вызывают неподдельный смех в зале, и все-таки «Человек, обреченный на счастье» - бесконечно грустный спектакль. Грусть в личной драме героя, в его отношениях с женами и подругами; грусть в дешевом фиглярстве друзей («Шапки долой, господа! Перед вами — гений!»); грусть в надрывных звуках лихой гармошки русского мужика и в жестком окрике чекиста; грусть в пародийно-трескучих лозунгах эмигрантских интеллигентов, решающих судьбу Родины под транспарантом: «Новая Россия». И — да, такова жизнь. Жизнь абсурдна и невыносимо грустна по своей сути: «Не думал я, что самым трудным будет преодоление жизни как таковой».

Если говорить об актерских работах, то, разумеется, нельзя обойти вниманием главную роль — без актерской удачи Всеволода Цурило спектакль попросту бы не состоялся. Здесь даже не о чем спорить — его Далматов соединяет воедино все на первый взгляд разрозненные эпизоды «заповедной» или «заокеанской» жизни; именно его мощное и органичное присутствие на сцене склеивает, словно невидимый творческий клейстер, всю гротескную и разношерстную толпу, которая вываливается на сцену, как цветные стеклышки калейдоскопа, встряхнув которые, получаешь новую картинку, но отверстие для просмотра остается прежним.

В спектакле целая россыпь отличных актерских номеров (я бы особенно выделил наших актрис, удивительно живых и убедительных: Ксению Тишкову, Ирину Смирнову, Ангелину Аладову, Наталью Петрову и Марию Петрук — поистине блестящий состав, обрамляющий главного героя), но личностный, персональный «окуляр», без сомнений, - все-таки писатель Далматов, произносящий в финале: «Я злой, мстительный, но я — автор». И еще, быть может, более важное: «О Господи Какая честь! Какая незаслуженная милость: я знаю русский алфавит...». И буковки кириллицы падают вниз по страницам, будто снег, и мы понимаем, что вот оно, бессмертие, единственным условием которого остается искусство. «Творчество - как борьба со временем. - Зафиксировал Довлатов однажды в своей записной книжке. - Победа над временем. То есть победа над смертью».

Александр Донецкий, фото Андрея Кокшарова