Художник Александр Стройло об отречении Николая Второго, положительных скобарях и недвижимых крестах

Гостем радиостанции «Эхо Москвы в Пскове» (102.6 ФМ) стал главный художник Театрально-концертной дирекции Псковской области и театра драмы имени Пушкина, заслуженный художник России Александр Стройло. В эфире программы «Особое мнение» журналист Александр Донецкий поговорил с Александром Стройло о театральной жизни, отечественной истории, российской власти и отношении к ней народа, собрании поклонных крестов и авторских книгах, печатных и рукотворных.

Донецкий: Добрый день, уважаемые радиослушатели! В эфире - «Особое мнение». У микрофона — Александр Донецкий. А мой сегодняшний собеседник — один из самых известных псковских художников, человек, который работает в театре, кино, занимается графикой, живописью, другими художественными практиками - Александр Стройло. Здравствуйте, Александр Григорьевич!

Стройло: Здравствуйте.

Донецкий: Александр Григорьевич, если говорить о «визитной карточке», что вы обычно перечисляете своим работодателям, какой «функционал»?

Стройло: А я уже давно на работу сам не нанимаюсь.

Донецкий: Вас нанимают?

Стройло: Да. И они уже знают, кого берут.

Донецкий: А я вот помню, что лет 15 назад на вашей визитной карточке было написано: «Автор концепций».

Стройло: Визитных карточек много было. Я и сейчас «автор концепций». Только визитных карточек давным-давно нет.

Донецкий: То есть они уже не требуются?

Стройло: Нет, они требуются, но как-то недосуг их сделать.

Донецкий: А что такое «автор концепций»? Как вы это понимали и понимаете?

Стройло: Ну, сейчас любое коллективное произведение искусства требует некой идеи, которую надо облечь в какую-то форму. Вот, собственно, идею коллективного произведения автор концепции облекает в форму: как и что это будет. Грубо говоря, драма, комедия, детектив или что-то еще. Потому что, когда я сам по себе что-то делаю, то я так и так автор концепции. Какую концепцию придумаю, такую и воплощу. Или не воплощу.

Донецкий: Последняя ваша ипостась — главный художник Псковского театра драмы имени Пушкина. По приглашению, как я понимаю, Дмитрия Месхиева?

Стройло: Нет, я стал художником театра еще при Василии Сенине. И я как-то не ожидал, что моя судьба так повернется, что я стану главным художником Псковского театра драмы.

Донецкий: И каково ваше творческое самочувствие?

Стройло: Я себя чувствую, как в той поговорке про кур, которые попали в ощип. Театр — это очень сложный механизм. Он высасывает всю кровь и все, что только можно. Свободы он не дает никакой. Потому что постоянно приходится думать о том, что нужно делать в театре.

Донецкий: Но вы двадцать с лишним лет уже как работаете в кино, и по образованию — театральный художник.

Стройло: В кино меньше разговоров, и больше дела. Театр — это разговорный жанр. Причем разговорный и на сцене, и за сценой, и за кулисами. Постоянно идет обсуждение, переобсуждение. Вот тоже поиски концепций для разных видов деятельности театра. И немножко — для Театрально-концертной дирекции. В основном — театра, конечно. Театр занимает собой все.

Донецкий: Расскажите о своих планах. Насколько я знаю, сейчас вы готовите масштабный спектакль об отречении Николая Второго от престола. Мне кажется это интересной историей.

Стройло: Проект очень интересный. Слава Богу, находятся уже сторонники и люди, которые поддерживают эту идею.

Донецкий: Кстати, чья это идея? Ваша?

Стройло: Как концептуальное действие — да, это я придумал. Наши-то люди хотят все это в стенах театра делать. Но вот новый наш режиссер Александр Кладько поддержал мою идею и решил возродить то, что когда-то делал театр «Карусель» в Пскове. То есть делать постановки в каких-то общественно-значимых местах. Там, где это возможно, конечно. А в Пскове сейчас появилось очень много удобных мест, с очень красивыми, - пусть это прозвучит грубо, - фонами. И на этих фонах можно ставить некие театральные инсценировки. Там, разумеется, есть, где разместить зрителей, и есть возможность играть актерам. Не только на сцене. Кроме 1917 года, мы планируем достаточно большой круг совершенно разных спектаклей на природе. У нас даже есть в планах спектакль под условным названием «Время вперед!», который можно поставить на фоне разрушающегося памятника конструктивизма — Псковской электростанции.

Донецкий: Это будут такие представления тире события? Одноразовые театральные акции?

Стройло: Нет. Не одноразовые. Это могут быть и долгоиграющие спектакли, которые можно будет переносить и на другие фоны. И в другие города переносить.

Донецкий: Перевозить?

Стройло: Перевозить, да. Нужные фоны ведь существуют и в других городах. Скажем, если ставить «Псковитянку», то нужно иметь в виду псковские стены. Но можно ведь и что-то придумать, не привязанное конкретно к месту. Что-то, что можно ставить на фоне тех архитектурных реалий, которые во всех городах имеются.

Донецкий: Я так понял, что спектакль об отречении императора Николая Второго вы хотите сделать в железнодорожном вагоне?

Стройло: Конечно! Весь эффект в том, что именно на тех же запасных путях, где стоял императорский поезд в марте 1917-го, где стоял поезд Рузского (генерала от инфантерии Николая Рузского — одного из главных участников Февральского переворота 1917 года - ПЛН), который собственно предал царя, и должно состояться театральное действо. Мы хотим, грубо говоря, разрезать вагон, вагоны эти были небольшие, как раз и получится, собственно, сцена. Она будет узкая, и там будут показаны реальные события, которые происходили здесь, в Пскове, в 1917-м году.  Вот эта драма.

Донецкий: Я даже знаю, что вы сами пишете эту пьесу.

Стройло: Ну, здесь как... Нужно придумать сам ход, а все слова уже существуют, они в — мемуарах огромного числа участников тех событий. Эти слова нужно только скомпилировать, чтобы было интересно и понятно зрителям. Но я думаю, что  зрителям все будет понятно, потому что каждый зритель нашего города и нашей страны знает, что Николай Второй отрекся от престола. Это главное. Что люди хотя бы что-то знают. Потому что обычно, когда я сталкиваюсь с историческими произведениями, которые надо ставить в кино, то выясняется, что не знают ровным счетом ничего.

Донецкий: Я так понимаю, что вы ту эпоху хорошо изучили, когда фильм «Батальонъ» делали?

Стройло: Я эту эпоху еще раньше изучил. Мой любимый поэт — Владимир Маяковский. Именно в ту эпоху он и стал поэтом.

Донецкий: Уточним. На какое число намечена премьера?

Стройло: Премьера намечена на 2 марта 2017 года. Два дня в начале марта 1917 года простоял царский поезд в Пскове.

Донецкий: Как же публика? В наших широтах в это время года еще довольно холодно.

Стройло: Ничего, придет одетая.

Донецкий: А актеры?

Стройло: Как говорят хорошие режиссеры, и Дмитрий Месхиев из их числа: «Никто не заставлял их выбирать эту профессию». Даже если мы придумаем, что кто-то из наших актеров будет прыгать в прорубь, мы ее выроем, зальем водой, и актеры будут прыгать. На то они и актеры.

Донецкий: Получается, времени-то не очень много остается для того, чтобы поставить эту довольно сложную вещь?

Стройло: Времени немного, но оно все-таки есть. На другие спектакли, которые нужно делать, времени вообще нет никакого.

Донецкий: А как же теперь кино?

Стройло: Одно другому не мешает.

Донецкий: Успеваете?

Стройло: Нет, конечно.

Донецкий: Какие сейчас у вас в работе проекты?

Стройло: В традициях кино не принято говорить широкой публике о своих планах.

Донецкий: Не сбудутся?

Стройло: Нет, я не суеверный. Но считаю, что раз традиция существует, ее надо соблюдать. И если ты вклинился в эту компанию, будь любезен, - соблюдай традиции.

Донецкий: Хорошо, принимаем ваши правила игры. Тогда поговорим о спектакле,который мы увидим через год. Не столько о спектакле, сколько о времени. Сегодня многие публицисты, которые размышляют о нынешнем времени, проводят параллели с 1917-м годом. Вы как к этим параллелям вообще относитесь? Натянуты они или обоснованы?

Стройло: Никакие параллели вообще не уместны. Тогда свершилась величайшая трагедия. Она даже не сопоставима со Смутным временем. Потому что изменился строй, изменилось то, чем веками жила страна. И рухнуло все в одночасье. Благодаря кучке офицеров, кучке заговорщиков.

Донецкий: Ну, не совсем же в одночасье? Все-таки революция готовилась.

Стройло: Нет, я давно не склонен называть это революцией, - ни Февральскую, ни, тем более, Октябрьскую. Это был переворот. Какая же это была революция?! Когда народные массы в ней не участвовали. Это наши историографы расписали так, что народ, мол, брал Зимний дворец. Нет, это был заговор офицеров, причем верховных офицеров, по-теперешнему — маршалов. Это военный заговор.

Донецкий: По сути, хунта получается?

Стройло: По сути, хунта, которая хотела, благодаря придуманным разным ходам, сохранить свою власть надолго.

Донецкий: Но у хунты ничего не получилось...

Стройло: Нет. Потому что не только революция, но и любой переворот пожирает своих детей. И они были съедены еще раньше, и про них советские люди вообще ничего не знают.

Донецкий: Ну, они все-таки упоминаются в связи с отречением.

Стройло: Упоминаются вскользь. А главные заслуги были приписаны товарищу Ленину. В то время как заслуг Ленина в свержении царя вообще не было никаких.

Донецкий: Но согласитесь, что Ленин воспользовался ситуацией.

Стройло: Конечно, мы не умоляем его значения. Ленин воспользовался ситуацией. Но не он был движущей силой. Он в это время находился в Германии. И не планировал даже ехать, потому что понимал, что просто так сюда он приехать не может. Только, как мы знаем, в пломбированном вагоне. А в другом вагоне — деньги ехали.

Донецкий: Вы как эту теорию заговора, связанную с Лениным, оцениваете?

Стройло: Никакая это не теория заговора. Это совсем другая страница нашей истории. Возьмем публикации газет того времени. Их сейчас огромное количество выложено в интернете. Петроград, ходят люди и требуют: «Верните Ленина Вильгельму!». Все это расписано, с фотографиями. Это не какая-то антибольшевистская пресса. Это пресса, которая поддерживала Совет рабочих и солдатских депутатов города Петрограда. И боролась как раз с этими экстремистами в своих рядах. С людьми, привезенными из Германии, на германские деньги. Для чего они были сюда привезены воюющей страной? Страной, с которой мы воевали?

Донецкий: Для того, чтобы вывести Россию из войны?

Стройло: Ну да. Именно так! Положение на фронтах было достаточно стабильным. Понятно, что декреты, которые были написаны Временным правительством, полностью дестабилизировали дисциплину и весь уклад армии, когда нельзя было выполнять приказы командира без утверждения Советами.

Донецкий: Офицеров расстреливали.

Стройло: Было и это, но не очень много. Все эти истории были раздуты вашими коллегами.

Донецкий: Ну, а братания на фронтах?

Стройло: Были и братания. Они были кооперированы германскими офицерами. Тоже для того, чтобы дезорганизовать российскую армию. Что и было удачно сделано. Армия к моменту Октябрьской революции была развалена так, что было и мародерство, и воровство. Просто армия не разбегалась (не очень принято об этом говорить), потому что армия платила своим солдатам зарплату. Пусть немного денег, но платила. А большая часть солдат была крестьянами, и их эта сумма устраивала. Они могли не получить в своем крестьянском хозяйстве таких денег, как получали за то, что защищали Родину. К тому ж и не защищали, а сидели просто так.

Донецкий: Если все так было хорошо, если деньги платились солдатам-крестьянам, то в чем же причины революции? Как так вышло, что случился русский бунт, бессмысленный и беспощадный? Почему наконец нельзя было железной рукой навести в стране порядок?

Стройло: Поскольку солдаты приносили клятву за веру, царя и Отечество, они поклялись царю. Текст присяги Временному правительству был никакой. Собственно, устои из-под ног у народа были выбиты. И самый главный устой - за царя. За царя все инородцы присягали. За веру они присягали - за иудейскую, мусульманскую, православную, католическую. Присягали своим священникам. Но Отечество у всех было единое. Царь у всех был один. И вдруг все это пошло наперекосяк. Ничего народ не сдерживало. А мы ведь знаем, что народ легко совершает и отрицательные поступки.

Донецкий: У наших коллег-публицистов имеется такой прием - проводить параллели. Допустим, намечается юбилей - столетие Октябрьской революции. И мы ищем какие-то аналогии между прошлым и нынешним временем. В 1916-м году тоже вроде ничего не предвещало, что государство рухнет. А потом случился заговор военной элиты, и все полетело в тартарары, так?

Стройло: Наше государство рухнуло 100 лет назад, а сейчас-то чему рушиться?

Донецкий: Российской Федерации.

Стройло: Ну, как она рухнет? Сейчас-то? Не может быть уже таких потрясений, какие были даже при смене советского строя. Люди-то уже иммунитет имеют ко всему.

Донецкий: Грубо говоря, уйдет Путин, и начнется та же самая смута, которая была и 100 лет назад.

Стройло: Почему она начнется? А кто эту смуту будет разводить? Кроме журналистов, и некому. Ну, еще людей, которые мало наворовали.

Донецкий: Вы хотите сказать, что социальной поддержки у будущей революции нет?

Стройло: Нет, конечно.

Донецкий: Поэтому, то, что происходило на Болотной несколько лет назад, можно считать досадным недоразумением?

Стройло: А что происходило на Болотной? Я могу сказать, что там происходило. Я спросил у своего сына, который был тогда студентом: «Ты ходишь на Болотную?» А он мне ответил: «У меня нет таких шикарных автомобилей. Туда пешком не ходят. Туда ездят протестовать люди, у которых даже не «Мерседесы», а покруче». То есть, всем им, наверное, хотелось «Феррари»?

Донецкий: То есть вы придерживаетесь того довольно распространенного мнения, что «болотные протесты» - это был такой буржуазный флэш-моб?

Стройло: Скорее всего, так. Потому что, куда ж он тогда делся? Куда испарился весь протест? Где эти «болотники»?

Донецкий: «Сдулись», и довольно быстро.

Стройло: Так что это было?

Донецкий: Действительно, что? Сейчас даже нередко услышишь нотки ностальгии по Болотной.

Стройло: Наша страна — это такая страна, где народ на кухнях любит ругать власть. Это всегда так было. Пушкин еще говорил: «Хороший царь — мертвый царь». Мы всегда, кто бы ни был, за власть, или против, всегда дружно будем ее ругать. Потому что власть — это такая же тема, как и погода у нас. Погода у нас в России — всегда плохая. Хорошей погоды в России, к сожалению, не бывает. Точно так же и власть. Какая бы хорошая она ни была - все равно всегда плохая. Вот Путин уйдет, тогда начнем вспоминать: «Какой хороший Путин был у нас! А мы, дураки, все это проворонили». Так оно и будет.

Донецкий: Но, вот, смотрите — Ельцин. Он давно ушел, но что-то его не особо поминают добрым словом?

Стройло: Когда какая-то мода вдруг уходит, несколько лет ее терпеть не могут. А потом начинают вспоминать некую докторскую колбасу, которая при Брежневе была. И Брежнев-то, оказывается, - и хороший политик был, и прочее, и прочее.

Донецкий:А вы с этим тезисом разве не согласны?

Стройло: А я не в курсе. Возможно, докторская колбаса и сейчас вкусная. Просто я политикой-то не занимаюсь. Меня в политике интересует только то, что можно переложить для кино. Внешние проявления и мелкие детали. А глобально я этим не занимаюсь. Потому что глобализм в кино состоит как раз из мелких деталей.

Донецкий: Александр Григорьевич, вы себя продолжаете считать псковским художником, или вы всероссийского масштаба художник?

Стройло: Какого бы масштаба я не был, я — псковский художник. Куда же мне деваться? Я с гордостью всем заявляю, что я псковский художник!

Донецкий: Но в последние годы вы больше в Питере жили, нежели в Пскове.

Стройло: Я работал там. Я где работаю, там и живу. Вот мы снимали кино в деревне, я жил в деревне. И не вижу в этом никакой беды. В деревне я прожил даже больше, чем в Питере. И деревня — вот, она наша, родненькая, псковская. Так что я был и остаюсь псковским художником. Здесь я начал свою художественную карьеру, здесь-то я ее и завершу.

Донецкий: И окончательно оскобарились? Модный термин в последнее время появился у приезжих людей - «оскобариться».

Стройло: А что скобарь? Скобарь в переводе на теперешний язык означает псковский.

Донецкий: По-разному. Вы же знает, что в Питере слово «скобарь» - ругательство. В Москве - то же самое. Скобарь - синоним слова «жлоб».

Стройло: Коренные питерцы не знают этого слова как термина, относящегося к псковичам. Это, скорее всего, сами псковичи, которые хорошо знали это слово, называли своих земляков так ругательно. Те псковичи, кто в Питере уже пожил, называли так псковичей, которые только-только приехали, понимаешь?

Донецкий: То есть для вас никаких отрицательных коннотаций в этом слове нем присутствует?

Стройло: Нет. Мы — пскопские. Это, наоборот, положительная характеристика. Вот, помню, еще в начале перестройки мне предложили в Свердловском книжном издательстве срочно проиллюстрировать Бабеля. Я им говорю: «Я за такой срок качественно сделать не смогу. У вас в Нижнем Тагиле живет замечательный художник Бортников. У него уже сделаны иллюстрации». Они удивились: «Как это? Нижний Тагил?» «Ну, а что такого, - удивился я сам, - я-то ведь тоже из Пскова». А они мне и говорят: «Но вы-то из Пскова!..» То есть Псков для них звучит о-го-го как!

Донецкий: А что касается ваших прежних занятий, вы ими занимаетесь с прежним увлечением? Я имею в виду, прежде всего, создание авторских книжек.

Стройло: Конечно.

Донецкий: Я напомню нашим радиослушателям и расскажу тем, кто не знает, что недавно у Александра Стройло была очередная выставка его авторских книг. Особых книг от художника Стройло.

Стройло: Они - не особые, они - нормальные.

Донецкий: Там всякие были, Александр Григорьевич.

Стройло: Они традиционные, потому что, когда за границей участвуют на больших выставках, они как раз представляются как традиционные. Если в нашей стране их не знают, то это ни о чем не говорит. Мои книги — традиционные, нормальные книги художника.

Донецкий: А что тогда нетрадиционные?

Стройло: Нетрадиционные — это, наверное, то, что связано с электронными делами. У меня же все в традициях: кожаные переплеты, бумажные носители. Пусть бумага необычная. Но посмотрите в нашем древлехранилище, какая там бумага.

Донецкий: Ну, почему? Многие ваши книги трансформируются как бы в скульптуры.

Стройло: Книги всегда такие были. Некоторые экземпляры просто фантастические. Посмотрите в Ленинской библиотеке, там есть зал таких книг, которые выполнены много веков назад. Они все — фантастические!

Донецкий: И раскладушки?

Стройло: И раскладушки, и какие хочешь. И ничего нового я, к сожалению, придумать не могу.

Донецкий: А как вам слово «редкие»?

Стройло: Понятно, что они редкие. Потому что большая их часть существует в одном экземпляре. Они не частые.

Донецкий: И картинки свои знаменитые продолжаете рисовать?

Стройло: Конечно. И Псков рисую, и сельскую местность. Хотел бы выпустить книжку про наличники деревенские, псковские. Потому что уже исчезают эти дома. Тем более, что здесь, на северо-западе России, они почти и не существовали. Они были скромные, зато имели свою особую прелесть. Сейчас уже никто этого не делает. Сейчас уже дома сайдингом обшивают в сельской местности. А то, что было традиционно, уходит. Хотели мы вместе с эстонцами выпустить книжку про русскую избу на основе материала из Печорского района, но, увы, все уже почти ушло. В огромном Печорском районе одна изба по-черному сохранилась. И несколько банек. Больше нет. Что-то традиционное уже исчезло полностью.

Донецкий: А с крестами каменными вы продолжаете свою историю? Вас, помнится, лет пять назад обвиняли, что вы каменные кресты скупаете и свозите в одно место? Были такие публикации в прессе.

Стройло: Это — да. Но это же была газета Шлосберга! Это же был полный бред! Все это делалось в Святогорском монастыре по благословение отца Макария (настоятеля Святогорского монастыря - ПЛН). Почему-то об этом не упоминали.

Донецкий: Вам такой упрек предъявили, что нельзя кресты свозить в одно место.

Стройло: Да, у нас даже была по этому поводу конференция. И им сказал: «Товарищи ученые. Вот кресты уходят в небытие. Исчезают. Скажите, что делать-то?» А они и отвечают: «Лучше пусть исчезают. Через двести или триста лет найдут. А не найдут, так тоже ничего страшного». Сейчас все, что взято из отвалов, стоит на Крестовой Горе, так это место назвали монахи Святогорского монастыря. Туда это все и собиралось. Это — продолжение того, что делал Гейченко. Только кресты от Гейченко стоят внутри монастыря и на Савкиной горке, а мы их отвозили в специальное место.

Донецкий: Это получается такой музей?

Стройло: Да, они там стоят, и люди могут их видеть. Спокойно. Если в те места, откуда их привезли, вдруг вернется цивилизация, я думаю, монастырь с удовольствием вернет эти кресты туда, где они были. Но сейчас-то там - ни жизни, ничего!

Донецкий: Я поясню нашим радиослушателям, что лет тридцать назад художник Стройло поставил перед собой задачу нарисовать все эти кресты. А как они правильно называются, Александр Григорьевич?

Стройло: Кресты недвижимые, каменные, нецерковной службы.

Донецкий: Для чего такие кресты создавались в средние века? Это поклонные кресты?

Стройло: Большая их часть — поклонные. Некоторые ученые считают, что намогильные. Но дело в том, что делать каменные кресты на могилы — это было достаточно дорого. Вот Печорский район в районе Изборска назывался когда-то «страной крестов». Там, кроме каменных, на каждом шагу стояли еще и деревянные. Чтобы по часам православный человек мог перекреститься. Скорее всего, все каменные кресты создавались как обетные, поклонные, указательные и такие, которые использовались в качестве часовен. И они постоянно перемещались с места на место.

Донецкий: Их переносили?

Стройло: Да, перевозили, в более посещаемые места. Или, как мы знаем, в Изборске и в Пскове вмуровывали в стены. В Пскове их очень много, хотя и не особо их видно. Это достаточно узкий вопрос для изучения. У меня этих крестов нарисовано по Псковской, Ленинградской, Новгородской областям томов, наверное, на сорок.

Донецкий: Это же сколько же, получается, крестов?

Стройло: Несколько тысяч.

Донецкий: Уважаемые радиослушатели, вот представьте! Человек ездит по городам и весям, где ищет поклонные каменные кресты и зарисовывает эти кресты... В каком масштабе — один к одному, да, Александр Григорьевич?

Стройло: Нет, один к одному сделать невозможно.

Донецкий: А я когда смотрел ваши листы с рисунками крестов, а это довольно большие листы, подумал, что вот такие они и есть.

Стройло: Нет, кресты гораздо больше, чем рисунки.

Донецкий: Понимаете, что это за рисунки? На них воспроизведены надписи на крестах со всеми даже особенностями рельефа. Старались передать рельеф, да, Александр Григорьевич?

Стройло: Пытался. Не всегда получалось.

Донецкий: Мне кажется, какую-то титаническую задачу перед собой человек поставил — нарисовать, воспроизвести все кресты, которые найдет. И это никакой не проект. Никто его не заставлял это делать. Никакой банк не выделял деньги, чтобы человек ездил-рисовал, а потом отчитывался. Художник делал это для себя, и в результате накопилась масса материала, который сейчас можно воспроизвести, напечатать. Это - не считая музея, да?

Стройло: Планировалось, да. А музей — то место, куда свозились кресты из всяких нехороших мест.

Донецкий: Что значит - «из нехороших»?

Стройло: Ну, из отвалов, с помоек кладбищенских, куда их выбрасывали. Приехал я в Себеж, там на кладбище, прежде было, несколько каменных крестов. Большая часть крестов находилась на погостах. На северо-западе России погост — это не обязательно кладбище, а административно-территориальная единица, в которой обязательно была церковь. А внутри церкви часто и хоронили тех, кто эту церковь построил, и хоронили рядом с церковью. Были еще разные капища, куда ставили кресты, чтобы указать, что это место уже христианское. И соответственно, на самых почетных местах и хоронили наши предки своих умерших.

Донецкий: А вот что за тексты на этих крестах? Что там в основном написано?

Стройло: Тексты традиционные. Там главное, что написано: «Иисус Христос — Царь Славы». Высечен крест на Голгофе и написано: «Ника», что означает: «Победа». Понятно, что это победа христианства. И на очень редких крестах, которых у нас единицы, есть надписи, рассказывающие, для чего этот крест поставлен. Вот, например, на кресте у Михайловской часовни по дороге в Михайловское написано: «Этот крест поставил такой-то на поклонение себе и христианам». То есть явно поклонный крест. На Савкиной горке крест из Дериглазово. На нем написано, что сей крест поставил «Савва-поп». Для чего он его поставил, там не указано.

Донецкий: Но пока никаких перспектив, никаких предложений об издании книг с вашими крестами не поступало?

Стройло: Почему? Перспективы возникают постоянно. Мы же начали уже издавать с Пушкинским заповедником; 37 томов небольших должно было получиться. Но, собственно, я сам прекратил это дело, поскольку считал, что не полный состав. Может, это и правильно. А так собирались издать одной книжкой. Если будем издавать, то ее будет не поднять. Понятно, издавать надо в Москве. В Пскове ее практически никто и не увидит.

Донецкий: Не поднять - в буквально смысле или переносном?

Стройло: В буквальном. Там несколько тысяч картинок, посчитайте, сколько требуется страниц.

Донецкий: А кто ж такую книжку возьмется издавать?

Стройло: Во-первых, разные научные организации. Во-вторых, есть куча людей, которые готовы внести свой вклад.

Донецкий: Меценаты?

Стройло: Да. У нас достаточно людей, которые, как раньше говорили, радеют за Отечество. Интересуются нашей историей и любят ее. Любят нашу историю такой, какая она есть. Не выдуманной, что, мол, все хорошо, гладко и пушисто, а именно со всеми ужасами и радостями, счастьями-несчастьями. Огромное число таких людей есть. Я сам одно время работал в издательстве «Памятники исторической мысли», где людям платили очень маленькие деньги, а они все равно работали. Такая у них просветительская миссия. И сам я там долгое время работал не за зарплату, а из-за того, чтобы какие-то просветительские задачи выполнить.

Донецкий: Вот так и становятся людьми столичного масштаба.

Стройло: Ну, Псков — город тоже не провинциальный. Это мы его провинциальным делаем. Мы его вгоняем в провинциализм.

Донецкий: Как так вгоняем?

Стройло: Да вот так и вгоняем.

Донецкий: Но согласитесь, что у нас тут небольшие возможности. У нас один театр, два кинотеатра каких-то, народу не так уж чтобы и много.

Стройло: Один театр, два кинотеатра, так что - они забиты публикой?

Донецкий: Я и говорю, народу не хватает. Публику собрать трудно.

Стройло: Ну, а что, в столицах легче публику собрать?

Донецкий: В столицах народу-то побольше.

Стройло: Там приезжего народа побольше. Столичные жители что, куда-то ходят? Я вот лично знаком со многими столичными жителями, которые в музеях-то были в детстве, когда в школах учились, и их водили. И это — жители культурной столицы,  жители Москвы. И они с удивлением узнают, что я сходил туда-то, туда-то. То или иное посмотрел. А они не ходят. Зачем им Эрмитаж? Они же в третьем классе сходили!

Донецкий: В некотором смысле я с вами согласен. В Пскове, скажем, в театр народу не меньше ходит, чем в столицах.

Стройло: Может, даже ходит и больше в процентном соотношении, если считать публику, которой этот театр здесь нужен. Здесь не надо радоваться или сожалеть. Публики ровно столько, сколько должно быть.

Донецкий: А сколько это, в процентном соотношении? Обычно озвучивается цифра в 2 процента.

Стройло: Думаю, что даже один. Откуда два-то?

Донецкий: Это сколько же получается потенциального зрителя? От двухсот тысяч населения? Две тысячи получается.

Стройло: Это уже много, две тысячи! Плюс сочувствующие.

Донецкий: Это получается, 4-5 раз показать новый спектакль, если учитывать наш зал на 400 мест.

Стройло: Я помню, что в советское время примерно так и было. А дальше шла уже всякая профсоюзная раздача билетов. И до революции было точно так же. Была же антреприза. И спектакль показывался, только пока ходил народ. А дальше переезжали в другой город.

Донецкий: Тогда возникает вопрос об уместности репертуарного театра в таких небольших городах как Псков.

Стройло: Я думаю, что репертуарные театры должны быть, потому что это уже некая традиция. Театры были учреждены не столько в больших городах, сколько в областных. Мы знаем такой атавизм областного города, как театр в Великих Луках. Я знаю еще театр в Балашове Саратовской области. Еще есть города, которые раньше были областными, и в них были учреждены театры. Города областными центрами быть перестали, а театры в них не закрылись и продолжают существовать. Их же не закрывают! Потому что театр - худо-бедно культурный центр этого города. Центровей не бывает! По культуре ведь нет ничего. Остальные носители культуры — как придатки к театру. Сейчас, когда культура жестко разделилась на классику и попсу, и приезд какого-нибудь Киркорова — тоже культурное событие, но к центру культуры это не имеет никакого отношения.

Донецкий: Вы все-таки разделяете интертеймент и культуру, чистое развлечение и серьезное искусство?

Стройло: Да.

Донецкий: А кино тогда куда?

Стройло: Сейчас все, что хочешь, можно посмотреть в интернете. В кино мало ходит людей.

Донецкий: Согласитесь, существует разница между кино на большом экране и тем, что ты видишь в маленьком экранчике.

Стройло: Конечно, существует. Но, значит, людям и не суть важно уловить все нюансы, которые задумывал режиссер, оператор. Те же люди, что ходят в театр, в принципе, они же ходят и в кино. Просто есть некоторое разделение. Есть те, кто думают, что театр умер, и они ходят в кино. Но все равно это небольшой круг людей.

Донецкий: То есть для вас театр — это некая аккумуляция творческих сил, которые существуют в городе?

Стройло: Да, и эти силы — не только труппа театральная, а это те, кто питают эту труппу, то есть зритель, который приходит в театр. Зритель — это культурный человек. И человек очень разный, есть ведь и рабочие, и крестьяне. Из деревень ведь приезжают посмотреть наши спектакли! А вот то, что у нас называется интеллигенцией, в меньшей мере теперь посещает театр, потому что интеллигенция получает неадекватную зарплату.

Донецкий: В смысле — маленькую?

Стройло: Конечно. Купить билет или купить ту же вкусную колбасу? Часто выбор в пользу колбасы.

Донецкий: Экономический кризис, признаем это, присутствует в нашей жизни, за последние полтора года люди стали хуже жить, и это сказывается на театре.

Стройло: Я бы сказал, что не последние год-полтора. А уже много лет в стране нестабильность, кризис перманентный и какой-то спиралевидный.

Донецкий: Но еще года три-четыре назад люди чувствовали себя уверенней.

Стройло: Это сейчас нам так кажется. Никто уверенно себя не чувствовал. Наш человек уверенно себя чувствовал только в советское время. Он знал, что если потеряет работу, то тут же найдет другую.

Донецкий: Я о том, что кризис коснулся зрелищных мероприятий. Буквально все промоутеры отмечают, что проблема — продать билеты на концерты. Примерно в два раза упал спрос на концерты, причем и попсовые, и на те, что мы привыкли считать «высоким искусством». Такая вот реальность, в которой мы все находимся. И наш театр драмы имени Пушкина находится в этой же реальности.

Стройло: Да, но наш театр всегда в таком положении. Количество зрителей-то не менялось. Оно примерно одно и то же.

Донецкий: И вот за тысячу рублей такой зритель уже билет не купит.

Стройло: Так он и за сто не купит. Сто рублей лучше использовать на что-то полезное. Но ведь все равно люди ходят на спектакли в театр, ходят.

Донецкий: Так что делать в этой ситуации?

Стройло:Жить. И делать спектакли. Если мы будем делать замечательные спектакли, и люди про это прослышат каким-то образом, благодаря в том числе и вам, журналистам, если вам удастся донести информацию, то народ пойдет.

Донецкий: А есть мнение, что сарафанное радио большую роль играет?

Стройло: Играет огромную роль, особенно — в провинции. Мы же здесь вообще не знаем, играют ли у нас какую-то роль пиар и реклама. Может, чисто информационную... А в такой сфере, как театр, всегда было важно сарафанное радио. Мне понравилось, я скажу тебе, ты, больше вероятности, что пойдешь в театр. Мое мнение окажется важнее, чем какая-то реклама.

Донецкий: То есть на будущее репертуарного театра в Пскове вы смотрите с оптимизмом. На ближайшие пять-семь лет. Дальше загадывать даже как-то страшно.

Стройло: Да я бы и на пять лет не загадывал. Все может случиться. Что-нибудь случится. Выйдет река Великая из берегов и подтопит! Я, разумеется, утрирую, но в наше время планировать культурные события больше, чем на один год, смысла нет.

Донецкий: Скорее всего, что-то с властью случится. У нас ведь обычно уповают на власть. Последние лет десять популярно мнение, что областной театр зависит от губернатора.

Стройло: Конечно.

Донецкий: Интересуется губернатор театром, тогда театр более-менее хорошо себя чувствует. Не интересуется — театр в регионе прозябает. У нас, получается, интерес со стороны власти к театру есть. Вот, - провели реконструкцию.

Стройло: Слава Богу, у нас губернатор — человек культурный на сто процентов. Он интересуется не только культурой, но и спортом, и другими сферами. Я не очень слежу за всей его деятельностью, но считаю, что псковичам очень повезло с губернатором, и на последних выборах они сделали правильный выбор. Я это говорю искренне, потому что мне нравится все, что он делает.

Донецкий: Ну, да. Тем более, у вас есть с чем и с кем сравнивать. Большая творческая биография.

Стройло: Да, я знал бывших губернаторов, абсолютно всех. Я был с большинством из них, я считаю, в хороших отношениях, так что мне действительно есть с кем.

Донецкий: Ну вот на этой оптимистической ноте (а я смотрю, вы, Александр Григорьевич — оптимист!) мы и завершим нашу сегодняшнюю передачу. Я напоминаю, что это была передача «Особое мнение». «Особое мнение» высказал Александр Стройло.

Стройло: Спасибо, если слушали. До свиданья!