Актер Денис Кугай: Половина типажей Довлатова сидит в зрительном зале

Сегодня на большой сцене Псковского театра драмы - третий премьерный показ спектакля по прозе Сергея Довлатова «Человек, обреченный на счастье», уже признанного одним из самых ярких и значительных событий театрального сезона. Восемь ролей в спектакле исполнил актер Денис Кугай. Накануне премьеры обозреватель Псковской Ленты Новостей Александр Донецкий поговорил с артистом о художественных особенностях постановки и ее не простом восприятии псковским зрителем.

- Денис, как я понимаю, для тебя Довлатов не стал каким-то «откровением» в связи с постановкой в Псковском театре драмы?

- Нет, не стал. Я Довлатова прочел лет пятнадцать назад, а то и раньше. Но постановка стала стимулом перечитать тексты Довлатова заново. И я сразу взялся за «Компромисс», потому что очень люблю это произведение. Читал и много смеялся. Для меня это было возвращение к давно и хорошо знакомому материалу.

- В одном из своих свежих интервью по другому поводу ты вскользь заметил, что, хотя псковские критики и хвалят спектакль, но он на самом деле «совсем не о том». А о чём, позволь спросить?

- Да нет, наверное, и «о том» тоже. Просто я хотел сказать, что мы часто занимаемся не тем, когда оцениваем произведение искусства. Мы начинаем разбирать спектакль, оценивать, а хорошо ли сыграно? А тот ли здесь прием? А хорошо ли подходят артисты? Хорошо ли тот или иной человек справляется со своей ролью? Мне кажется, что в таком городе, как Псков, обладающем своим историческим контекстом, своими культурными традициями, и одновременно в городе, который многое теряет из-за своего периферийного положения, варящегося в своем соку, произведение искусства нужно оценивать с точки зрения материала. Насколько этот материал раскладывается на общество. И вот спектакль Бориса Бирмана, на мой взгляд, отлично раскладывается. Все те замечательные роли, события, которые  там происходят, великолепно раскладываются на современность. И вот в этом смысле идея была очень удачной: взять и поставить на псковской сцене антологию Довлатова.

- Уточним. Я не очень понял, что значит «раскладываются»?

- Это я использую театральный термин в значении «как пьеса раскладывается на труппу». Примерно так же наш спектакль раскладывается на наше общество. В нашем обществе как бы имеются необходимые «актеры», которые могли бы сыграть роли в «Человеке, обреченном на счастье». Вот в чем тут основная удача Бирмана! Режиссер очень цепко ощутил соответствие настроя произведений Довлатова современному нам социуму. Несмотря на то, что прошло сорок-тридцать лет, вроде бы изменилось время, стиль правления в стране, вроде бы изменились отношения  между территориями, о которых идет речь, а мы вдруг видим, что по содержанию человеческого общения ровно ничего не изменилось. У нас все те же извечные трудности и пошлые, вульгарные проблемы. Все, что мы делаем сейчас, хорошо укладывается в семидесятые Советского Союза. Вот в чем штука! Может, это хорошо? А может, и плохо? Спектакль не отвечает на этот вопрос. Это вопрос для нас. Мы должны с этим что-то делать? Или лучше просто продолжать жить? Лично мне кажется (со мной наверняка многие не согласятся), что спектакль - прекрасная стартовая платформа, чтобы привлекать подобный материал и дальше. Ну, нельзя было в псковском театре сейчас поставить «Заповедник». Сначала нужен был именно такой спектакль.

- Почему?

- «Заповедник» - текст, слишком точный, слишком подробный, слишком хорошо цепляющий нашу конкретную историю. Обо мне, о тебе, о Зинаиде Федоровне, сидящей во втором ряду. «Заповедник» - слишком домашний получился бы. А наши люди не терпят такого вмешательства в свое личное. Для многих наших людей ругательство, написанное на заборе, воспринимается как личное оскорбление. Вот в чем проблема современного общества конкретно Пскова. Каждый воспринимает всё на свой счет. Каждому видится (из-за мнительности ли, или из чувства собственной важности), что любой дискурс лично его касается. В этом - проблема. А Бирману удалось эту проблему обойти. Мы выдали такой большой пласт представлений о жизни «СССР в сферическом вакууме». Но ты вглядываешься в этот феномен, и тебе что-то открывается персонально: и трагическое, и комическое. Ты вдруг понимаешь, что спектакль про тебя, а не про какой-то Советский Союз в «сферическом вакууме». Уж насколько справилась со своей задачей труппа, судить профессионалам, но лично я вижу просто блестящие актерские работы. Понятно, что есть и очень не довольные спектаклем люди. Уверяю тебя, такие люди есть. Отзывы не только восторженные.

- Интересно, и чем именно они не довольны?

- Например, они говорят, что нет основной мысли. Мысли нет! Мысль не прослеживается. Слишком много сумбура. Некоторые связки не оправданы. Прием открытого перевоплощения из роли в роль якобы быстро набивает оскомину. Три с половиной часа на спектакль - слишком долго. Надо бы убавить. Много ролей - это вроде хорошо, но зритель устает следить. И так далее. Ну, то есть много претензий! У тебя претензий нет, а у них вот есть. И они лично подходят и лично высказывают свои мнения.

- Ну и что? Это ведь нормально. Мне-то лично кажется, что спектакль очень точно «попал» в Довлатова, в дух его прозы, в его типичные ситуации, которые абсолютно не устарели. Почему спектакль и воспринимается как рассказ про тебя, про меня, про нас...

- Согласен. Ты можешь хохотать над спектаклем, но неизбежно возникнут вопросы: «А почему, собственно, так? Почему этим историям исполнилось сорок лет, а они выглядят так, будто вчера произошли? Почему в России по сути ничего не меняется?».

- Те же самые типажи...

- Половина этих типажей в зале сидит. Сидит человек и думает: «О! Знакомая история. Как по-живому». Всем нам это хорошо знакомо. История про грабли. Довлатов описал случай Сизифа, который ничему не учится и всю свою жизнь катит этот постылый камень наверх. Довлатов увековечил этот абсурдный процесс в своих героях, в читателях и в зрителях. Вот он написал об этом в семидесятые, а ты взял и ровно все воспроизвел и повторил. Ты смеялся, делал выводы, оценивал, как это хорошо и точно схвачено, а потом взял и опять наделал все тех же довлатовских ошибок.

- Так ведь это хорошо! В смысле - понимать. Разве не в этом задача искусства?

- Это прекрасно! Просто надо учитывать, что для многих псковичей Довлатов вовсе не является синонимом искусства. Они его не считают ни великим писателем, ни даже большим писателем. Более того, есть огромное число людей, которые не считают Довлатова частью русского культурного наследия.

- Для меня, признаюсь, это странно. Когда я впервые открыл для себя Довлатова, то я принял его безоговорочно. Для меня было сразу вне сомнений, что Довлатов - это выдающееся явление современной русской прозы. И когда я начал вдруг встречать все эти негативные оценки по отношению к Довлатову: «эстрадный автор», «низкопробная проза», иначе как эстетической глухотой я это объяснить не могу.

- Это можно называть по-разному, но штука тут в том, что очень многие у нас живут на повышенных тонах. Их картина мира предельно контрастная, даже черно-белая. Если есть Пушкин, то какой еще здесь рядом может быть вообще Довлатов?! На черта нам сдался какой-то Довлатов? Вот так они и спектакль по Довлатову воспринимают.

- Да, и наворачивают про какую-то «русофобию», хотя лично я никакой «русофобии» в прозе Довлатова никогда не видел. Скорее, наоборот, его проза вся проникнута любовью и сочувствием к этой земле и ее героям. Как в стихах: «Но и такой, моя Россия, ты всех краев дороже мне».

- Да, но проблема в том, что наш читатель всегда занимает какую-то позицию. Наш человек либо правый, либо левый, либо белый, либо черный. И поэтому все вещи вокруг тоже должны быть черно-белые. И если существуют одновременно Довлатов и Пушкин, нужно четко определиться, с кем ты - с Довлатовым или с Пушкиным? А вот наш спектакль как раз о том, что нет никакого черно-белого. Мир не такой однозначный. Спектакль ярко показывает, что нет плохих, и нет хороших. Все люди  разные в зависимости от обстоятельств. Мир цветной и разнообразный.

Беседовал Александр Донецкий