Диалоги с покойником

Валентинов день

Две пожилые женщины ссорятся, ругаются, чуть не дерутся, потом мирятся, пьют, разговаривают и снова взрываются в злобе и ревности. Одна даже стреляет в другую из ружья. Хорошо, что патроны холостые.

Но кто-то сегодня, 3 ноября 2012-го, в день, когда играется пьеса, непременно умрет. И, наверняка, это будет Валентина, стрелявшая из ружья в свою соседку Катю. Ведь именно у Валентины день рождения. И ее именем названа пьеса «Валентинов день».

Хотя, возможно, пьеса названа вовсе не женским, а мужским именем? Не Валентины, а Валентина. Мужчины, который умер от инфаркта 20 лет назад, в 1992-м. Его преданно и страстно любили обе эти женщины: Катя и Валя. Теперь он является им во снах или наяву, участвуя в драме на правах то ли призрака, то ли галлюцинации.

Игра судьбы или Судьба игры?

Иван Вырыпаев написал продолжение легендарной пьесы 70-х годов «Валентин и Валентина» Михаила Рощина. Действие пьесы Рощина, по Вырыпаеву, происходит в 1970-м, когда юной Валентине было 18 лет. Тогда она без памяти влюбилась в студента Валентина, но родители, и прежде других мать Валентины, претенциозная мещанка, сделали все, чтобы разлучить молодых.

В пьесе Рощина финал открыт. Вырыпаев предлагает нам свою брутальную версию. Режиссер Анджей Садовский воплотил эту версию на псковской сцене. В роли Валентины - Нина Семенова. В роли Кати - Галина Шукшанова. Валентина сыграл Роман Сердюков.

Продолжение следует

Итак, Валентин, расставшись с Валентиной, сначала хотел покончить с собой (утопиться в бассейне «Москва»), но женился на влюбленной в него Кате. Через несколько лет он случайно встретил в городе Валентину, приехавшую хоронить свою мать.

Погибшее, казалось, чувство, то, что другие принимали за юношескую страсть, вспыхнуло вновь, и уже не потухнет до смерти. Когда проводница Катя уезжала в рейс «Москва - Владивосток», Валентин и Валентина оставались один на один со своей любовью. «Пока вы вместе в койке спали, я старела!» - со злобой бросает Валентина своей заклятой подружке по несчастью пьяной Кате.

Валентин жил с двумя женщинами сразу - женой и любовницей, пока этот банальный любовный треугольник не закончился трагически: как раз 3-го ноября, в день рождения Валентины, сердце Валентина не выдержало («Умер, потому что жить больше так не мог»).

Поминки по Валентину

С тех пор день рождения Валентины - день поминок по Валентину. По иронии судьбы обе женщины живут в одной квартире, коротая свои годы в бесконечных выяснениях отношений, главный объект которых, или, вернее, субъект - умерший Валентин.

Валентина в исполнении Нины Семеновой - искушенная жизнью, но лиричная, даже романтичная, натура, не утратившая способности к любви. Внутри пожилой женщины, вопреки всем невзгодам, живет наивный и искренний ребенок, верящий в скорую встречу с любимым (не случайно в начале спектакля она появляется перед публикой с воздушным шариком в руках), но с уходом Валентина для нее пропал смысл жизни.

Галина Шукшанова в роли Кати, спившейся, но по-своему юморной, обаятельной старухи, с трясущейся от тремора головой, так органична, что кажется, будто минуту назад выскочила из подворотни, где вместе с бомжами пила из горла паленую водку.

Интеллигентная, поэтичная, склонная к философским обобщениям Валентина и простоватая, брутальная, чуть юродивая Катя создают жуткую, но предельно живую антиномию. Их и тянет друг к другу, как родных, и отталкивает, точно врагов, и на этой любви-ненависти растет весь спектакль, зиждется их общее прошлое - Валентин.

Страсти по истукану

Валентин - суровый, холодный мужчина, разговаривающий фразами из голливудских фильмов: «Это язык будущего. Скоро все так будут говорить. И ты, и я, и родина твоя». Он больше похож даже не на «тень отца Гамлета», а на  бездушный манекен или ожившего мертвеца. Роман Сердюков сыграл покойника, отстраненного, погруженного в себя, постоянно как бы выпадающего из диалога двух живых существ.

Когда смотришь на сцену и вдумываешься в происходящее, то становится жутковато, потому что две несчастные стареющие женщины играют то совсем еще девчонок, то молодых женщин на пике фертильности, то возвращаются в свой роковой 2012-й.

А Валентин все один и тот же, сорокалетний, бледный, одномерный и невыразительный, будто и вправду вылез из могилы и явился в бедную московскую квартирку - пугать старушек. Даже алкоголь не помогает ему выбраться из летаргии.

И совсем не верится, что обе женщины, интересные, каждая по-своему, могли полюбить такого истукана. В Валентине Романа Сердюкова не чувствуется ни тепла, ни сочувствия, а только какая-то ушибленность, даже ущербность, что можно объяснить либо его потусторонним происхождением, либо сильной душевной травмой. Он призрак, или все-таки глюк.

Если призрак, то ему не хватает инфернальной кошмарности, а если глюк - обаяния и человечности.

Напротив, Валентина и Катя, даже рефлектируя вслух о старости и смерти («А теперь смотрю: руки стареют, ноги стареют, на лице - морщины», - говорит о себе Катя), остаются живыми и настоящими, обретающими подлинность на самом лезвии конфликта.

Без вины виноватые

«Валентинов день» - произведение самодостаточное, и все-таки не вещь-в-себе, по необходимости существуя в неразрывном контексте с пьесой Рощина, которую вполне можно назвать первоисточником: «Знали бы, по-другому себя вели», - выносит приговор всей предыстории героиня, по сугубо человеческой привычке сожалея, что, увы, ничего исправить в собственной судьбе уже нельзя.

«Валентин и Валентина» - пьеса для советского времени необычайно острая, новаторская, прежде всего в социальном смысле. Рощин, один из немногих, кто вскрыл тему социального неравенства, актуального и для социалистической реальности. «Мать-проводница», «плодить нищету», эпизод с пьянкой на коммунальной кухне и т. д., а главное - резкое неприятие так называемой «советской интеллигенцией» выходцев из пролетарского сословия - все это темы чрезвычайно болезненные для советского общества. И все же в основе той, сорокалетней давности драмы, лежит малодушие и, может быть, юность героев, оказавшихся не готовыми к испытаниям во имя любви.

Валентин и Валентина - без вины виноватые, заложники своего возраста и жертвы семейных и бытовых обстоятельств.

Флэшбэки из прошлого

Подобная трактовка особенно сильно проявилась в экранизации пьесы, кинокартине Георгия Натансона «Валентин и Валентина» (1985), которую нельзя исключать из контекста «Валентинова дня» уже потому, что многие зрители, увы, судят об истории по фильму. Между тем, интерпретация Натансона исказила и испохабила замысел драматурга, саму идею и дух пьесы, вещи легкой, жесткой и откровенной, сделанной на грани допустимого. Рощин - больший новатор для своего времени, чем Вырыпаев - для нашего; а Натансон превратил умный и острый текст (по злой иронии не без участия самого Рощина, числящегося в авторах сценария) в какую-то мелодраматичную тягомотину с невыносимо слащавой музыкой Евгения Доги, вечно рыдающей истеричкой Валентиной (Марина Зудина) и ее сумасшедшей монструозной мамашей (Татьяна Доронина), взбесившейся от приливов менопаузы, умноженных на женский эгоцентризм пополам с псевдоинтеллигентским снобизмом.

Фильм по мотивам пьесы я упомянул здесь не просто так. А именно потому, что сиквел Вырыпаева хочешь - не хочешь, но актуализирует в восприятии не столько пьесу, сколько одноименный фильм, очень смахивающий на эпизод из мыльной оперы.

Кстати, оригинальная пьеса Рощина была поставлена сцене Псковского театра в 1972-м году режиссером Ивановым, и здесь особенно жаль, что искусство театра столь эфемерно и недосягаемо для потомковюю, никакого видео, разумеется, не сохранилось.

Фантом в мыльной опере

При всей натуралистичности показанной и рассказанной истории (трудно определить, чего у Вырыпаева больше - читки или действия), у нее неизбежно возникает символический план. Схематизм содержится в нарочитой условности, в подчеркнутой игре с повторами. Ружье стреляет дважды, дважды приходит смертное сновидение с точной датой смерти, и даже 60-ти летняя жизнь Валентины делится почти пополам: первая встреча с Валентином, его смерть, предстоящая встреча за гробом.

Жесткая умозрительность довлеет над двумя героинями, которые как будто стараются выпрыгнуть из этой ложной заданности, но текст не позволяет, и это  есть не что иное, как Судьба, или Злой Рок античной трагедии.

Шарик, наполненный гелием, превращается в летящие пустые целлофановые пакеты, и это есть метафора той любви, опустошенной возрастом и обстоятельствами, которая с легкостью обращается в нелюбовь, или даже в ненависть.

Любят ли Валя и Катя или страстно предаются безумию и ностальгии, одна - из психической склонности, другая - из алкоголизма? И того ли они любят? Кто такой этот Валентин? Фантом в театре или все-таки живой человек?

На эти вопросы предстоит ответить псковскому зрителю.

Саша ДОНЕЦКИЙ