Презумпция наглости

Отозвавшееся слово

Следователь милиции вызвала меня на процедуру дознания.

Я сначала даже не понял, о чем идет речь:

- А что случилось?

- Вы автор статьи «В Пскове страшно жить»?

- Вроде я, - отвечаю, и начинаю перебирать в памяти двухмесячной давности круговерть.

- Так вот, - продолжает следовательница. - Иван Злобин написал на вас заявление в прокуратуру. Он просит возбудить в отношении вас уголовное дело за клевету.

- Кого это я опять «оклеветал»? Что за Злобин такой? – Подумал я вслух, и вдруг до меня дошло: - А! Так это тот самый Злобин, которого обвиняют в нападении на двух женщин и убийстве Татьяны Бердичевской, у которой еще остался малолетний сын?

- Да, тот самый.

- А он, что на свободе?

- Нет, в СИЗО. Но вот написал заявление прокурору. И мы должны провести проверку, - объяснила женщина-милиционер на другом конце мобильной связи и пригласила: - Мы находимся в здании ГАИ, знаете, у танка? Второй этаж, кабинет номер такой-то.

Н-да, нам не дано предугадать, как наше слово...

Я, конечно, пришел и пояснил все, что надо, подписав бумагу с  формулировкой: «С моих слов записано верно».

Из записанного выходило, что информацию о том, что Злобин «убийца» и «наркоман», я извлек из уст начальника УВД Бориса Говоруна, который в конце августа рассказал о поимке оного подозреваемого убийцы на устроенной по этому поводу пресс-конференции.

При первой возможности я зашел в Интернет, дабы проверить, не помутился ли у меня рассудок от столь неожиданных претензий заявителя.

Да нет, все верно. Начальник УВД тогда поведал журналистам, собравшимся в общественном пресс-центре, о том, что в ту злополучную ночь с 11 на 12 августа один и тот же человек, уроженец Кировской области - 25-летний Иван Злобин, напал на трех женщин, одна из которых, Татьяна Бердичевская, позже скончалась в больнице. Де, «никаких оснований сомневаться в том, что женщины пострадали от рук этого человека, нет. Подозреваемый дал признательные показания. Кроме того, с места происшествия была изъята женская косметичка, которую мы нашли на месте в ходе следственного эксперимента. Изъяты телефоны».

Вспоминать об августовских ужасах было тяжко, но вопросы следователя заставляли перечитывать архивные файлы.

Как я понял, вся моя вина перед Злобиным заключалась в том, что в своей заметке я назвал его «убийцей» и «наркоманом».

- Откуда вы взяли, что он наркоман? – Помнится, спросила следователь.

- Как откуда? Со слов Говоруна, - я напряг память. - Буквально начальник УВД произнес следующую фразу: «Подозреваемый не был рецедивистом, и никаких преступлений раньше не совершал. Единственный его грех был в том, что он наркоман».

Дня два я ходил по городу и всем своим знакомым, заикаясь от возмущения, пересказывал эту историю, искренне не понимая, как возможно такое: убить человека, а потом еще требовать справедливости, мол, журналисты оклеветали?

Воистину наглость человеческая не имеет границ.

Второе счастье?

Хм. А вдруг это не наглость? Жаль, информация считается закрытой и написанное от руки на тетрадном листке заявление этого Злобина нельзя процитировать. Любопытный документ. Он, если верить написанному, прямо убежден, что газетная публикация унизила и оскорбила его честь и достоинство, что его репутация, доселе безупречная, уничтожена навек, и что именно поэтому начались необратимые последствия, и теперь общество откажется от него навсегда.

Вот она, мощь печатного слова!

Каюсь, до решения суда не имел я права называть задержанного «убийцей», правильно было называть «подозреваемым в убийстве». Да и «наркоманом» нельзя было называть, вдруг начальник УВД все это придумал?

Пригрезилось самое жуткое, еще страшней, чем смерть невинной девушки.

Злобин не преступник, а жертва милицейского произвола. У нас ведь любят такие душераздирающие истории. Ментам позарез как нужен был пойманный убийца накануне визита в Псков министра МВД Нургалиева, вот они и схватили случайного парня, выбили из него признательные показания, и прямо из ментовской пресс-хаты запустили информацию в продажную прессу.

Кошмар!

Но все-таки, немного поразмыслив и попив чайку с мятой, я пришел к спасительному для рассудка: «Не может такого быть». Ведь если б, к примеру, подтверждалось все, что нахлобучивают на меня недоброжелатели, анонимно гадящие на Интернет-форумах, то я уже давно должен был бы чалиться где-нибудь в Шоушенке.

Я представил себе маньяка Андрея Чикатилло, этого «потрошителя из лесополосы», как он сидит в ростовском СИЗО, и на тетрадном листочке буковки выводит: «Уважаемый господин прокурор... Прошу защитить мои честь и достоинство... согласно УПК РФ статьи 14 ч. 1 такие-то сякие-то журналисты не имели прав на подобные заявления... их действия квалифицируются УК РФ ст. 129 ч. 3 «Клевета». Поскольку своими действиями они оскорбили и унизили...»

Ну, уж нет, ребята, не в чем тут каяться!

А то, что происходит, называется одним словом: наглость.

По формуле Довлатова, «способ действия, то есть напор без моральных и законных на то оснований».

Согласно словарю Ушакова, «дерзкое бесстыдство».

И весьма показателен словарный пример: «Он имел наглость отрицать свою вину».

Словарь меня убедил лучше всякой милицейской статистики, по которой невинно осужденных – одна сотая процента, ведь если даже в словарь выражение попало, значит, то распространенное явление, общее место: иметь наглость отрицать свою вину.

И если имеется презумпция невиновности, то есть допущение истины, пока не доказана ложь, то почему нельзя предположить, что мы столкнулись здесь с элементарной наглостью?

Сломал нос пожилой женщине, покалечил другую, убил девушку, но, покуда следователи корпят над доказательной базой, есть шанс обвинить, ну, хотя бы журналистов, пусть понервничают. Это же не я виноват, это все - журналисты, загубившие мою, дотоле безупречную, репутацию.

Наглому человеку, увы, не объяснишь, что он нагл, потому что в его системе координат отсутствует такие явления, как совесть и стыд.

Совестливые и стыдящиеся поймут, а остальные понимают исключительно удар по морде.

Да и то, как показывает опыт, свой и чужой, - не всегда.

Соло на клавиатуре исполнил Саша Донецкий