Репортаж с иголкой в вене-2

Соло на клавиатуре

«Прописка» на Чудской, 4

Премьерный вечер на Чудской помню смутно и скомкано, как и должно быть, вероятно, после недельного запоя и свежей бутылки водки, опрокинутой для храбрости.

На ресепшене (как я сразу назвал пост дежурной медсестры) довольно споро и без закавык меня оформили в качестве «анонимного больного», то есть не состоящего на учете в их заведении, а обратившегося за помощью как бы «по случайному залету».

Затем меня представили лечащему врачу (женщина почему-то просила не называть имени и фамилии, что я и делаю) – весьма милой и добродушной, улыбчивой такой фемине, сразу снявшей чувство тревоги.

Она устроила мне допрос с пристрастием: с какого возраста пью алкоголь, как часто бывают запои, провалы в памяти, галлюцинации, зрительные и слуховые, не было ли в роду потомственных алкоголиков?

Я честно, насколько ворочал языком, ответил на все вопросы.

Потом докторша осмотрела меня голым по пояс и помяла живот: «Больно – не больно?», измерила давление, и спросила, не было ли травм головы.

Я что-то наврал, конечно, потому что, - у кого же их нет?

- Отитом, - говорю, - в детстве болел. - Полгода суки-врачи меня мучили, всю задницу искололи, да так и не вылечили, садисты.

Про ангину я, опять же, забыл, и про пневмонию в 10-летнем возрасте, и про перелом руки в 5-летнем, и про то, что однажды, лет 8 назад, по пьянке шарнулся с разбегу в бампер автомобиля, после чего подрался с водителем, и про близорукость, и кариес, да и хер с ними.

Наружно я производил впечатление интеллигентного хроника, по недоразумению влетевшему в штопор.

Меня прописали в отдельный двухместный номер, вкололили три тюбика какой-то химии, и я мгновенно вырубился на узкой, но довольно удобной кровати.

Тут я увидел один из самых необыкновенных галлюциногенных снов в своей непутевой жизни: будто нахожусь в какой-то комнате с ослепительным светом, и по стенам тянутся вверх яркие цветные инсталляции, и счастливые люди водят вокруг меня хоровод, и все так весело, прикольно и спокойно, что возвращаться из этой группы продленного счастья никуда не хочется.

Ни в какой гребаный Псков, неуютный и суровый.

Я подумал, что это и есть Смерть, и от страха проснулся.

Абстиненция под капельницей

Было, наверное, часа три ночи, и до утра я так и лежал с открытыми, как пивные бутылки, глазами, и разговаривал с Богом.

- Бог! – Упрекал я Его. - Ну, что за херня такая? Ну, зачем ты меня мучаешь этой байдой? Неужели нельзя было явить чудо, хотя бы здесь, на Чудской, вот какое удивительное сочетание, и я бы сразу утратил интерес ко всей этой Прелести, доводящей чуть ли не до дурки? Дай ты нам реальное Спасение здесь и сейчас от этой рутины, от этой скуки и уродств мира, от бедности и старости, от несправедливости и ожидания смерти, и не будем мы тут валяться плашмя, как падаль, с передозом реланиума в ягодицах, вернее, в крови.

Но Бог безмолвствовал.

Сушняк я удовлетворил из двух бутылочек с минеральной водой, заботливо оставленных на тумбочке, видимо, моим ангелом-Хранителем.

Забрезжило утро, и в палату стали регулярно заглядывать некие личности, явно пациенты.

Очнулся мой сосед, парень лет двадцати, и его первый вопрос был ко мне:

- Ты тут по синьке или по наркоше?

- По синьке, - ответил я, и он сразу утратил ко мне всякий интерес.

Позже я понял, что контингент отделения четко делится на алкоголиков и наркоманов, и эти две группы пациентов никак друг с другом не пересекаются, и относятся друг к другу с явным подозрением. Наркоманы презирают алкоголиков за то, что они жрут «бычий кайф», тогда как сами они своего рода «белая кость» в этом искусственном Раю. Однако, кроме идеологии, тут содержится и сугубо практический интерес: с алкоголика нечего взять, он если и пробавляется, то суррогатом, который наркоше не интересен, а у своего брата-наркомана можно раздобыть реального сырья для ширева.

Наоборот, алкоголики, если и не опасаются наркоманов, то все-таки предпочитают оставаться от них в стороне. Кто их знает, кто они такие? Позже я понял, почему. Но об этом – ниже.

Я встал, кое-как умылся и почистил зубы, оделся (в карманах джинсов ровно ничего не было – ни денег, ни телефона) и отправился на завтрак, на который уже звали из коридора.

Группа человек из двадцати апатично потянулась в столовую.

Я сел за столик к «своим», то бишь к алкоголикам, и без аппетита проглотил полчашки невкусной каши, яичную запеканку и стакан какого-то пойла, под которым подразумевалось, видимо, какао.

Потом больным стали раздавать бананы, и все очень удивились этому факту:

- Надо же бананы раздают!

Двум чувакам по банану не досталось, и они плакали чуть ли не как дети:

- Дайте нам бананов! Почему нам не дали?

- Вы только что поступили. На вас не было еще заказано, - отвечали работницы столовой, которые, кстати, пищу сами не готовят, а только ее распределяют по порциям.

Я пошел в свой номер, опростался и завалился вновь.

Мой сосед не подавал признаков жизни, в смысле: спал, как убитый. И все призывы санитаров к нему сдать мочу не возымели нужного действия.

Зато лично я, впервые, быть может, лет 15 своей жизни, сдал кровь из пальца, и оказалось, что с уровнем гемоглобина у меня все о’кей.

Поблуждав по фойе, и, осмотревшись, я понял, что, несмотря на разный уровень образования и разношерстность социальных типажей, все мы братья по несчастью и выглядим соответствующе. То бишь, как натуральные «синяки». После запоя (у кого-то, может, полугодичного) и действия транквилизаторов всех трясло, словно роботов-ебоботов, а на лицах застыло одинаково недоуменное выражение: «И как я добрался до жизни такой?»

- Ну, как? Вас еще подтряхивает? – Спросила меня моя добрая докторша.

- Подтряхивает, и еще как, - признался я.

- Ну, сейчас прокапаем, и водка выйдет, - успокоила меня женщина, которую я, будь помоложе, с удовольствием представил бы в роли собственной тещи. Настолько позитивная от  нее исходила реакция.

В палату пришла медсестра, проткнула мне вену и поставила капельницу.

Мой сосед опять отключился, хотя смурные наркоманские рожи продолжали терроризировать входную дверь.

Они заглядывали, и в их взглядах блуждал мучительный поиск и надежда.

Тут в палату зашла такая красотка, что я хоть и был привязан к капельнице, не смог не отметить, что она дала фору любой фотомодели с транснационального подиума.

Она стала звать и трясти своего, как оказалось, брата-наркошу, но тот только корчился и мэкал.

- Мама тебе вот тут продукты передала, - сказала девушка и оставила кулек на столе.

- Долго он так? – спросила она у меня.

- Да все утро, - ответил я.

Фотомодель минут пять пристально всматривалась в лицо парня, а потом произнесла сакраментальную фразу:

- Полный п…ц!

Затем сделала театральную паузу и повторила сентенцию, обращая ее уже не к конкретному субъекту, а прямо к Богу.

- Полный п…ц!

Эффектно развернулась и покинула наши покои.

Буквально через минуту в палату ввалились двое нариков: один, здоровенный парень в свитере, был оживлен, и никак не производил какого-либо впечатления пациента. Другой был похож на персонажа из фильма про вурдалаков, которого только что вытащили из колбы со специальным раствором в кунсткамере: земляное лицо, ввалившиеся пустые глаза, в которых застыл все тот же немой вопрос: где?

Они общими усилиями растолкали моего соседа, и сожрали половину его пакета.

- Бананы будешь? Батончики потекли, будешь? - Спрашивали у спящего.

Тот что-то мычал. В итоге, они оставили ему йогурты и пару яблок, а остальное умяли, причем действовал преимущественно «весельчак У», а чувак из колбы преимущественно молчал, и все чего-то ждал.

- Ту тут по синьке? – Тоже спросил меня здоровяк. - Ну, и как состояние?

- Да вот, - рассказываю. - Вчера поступил, вколололи транквилизаторов, а в три ночи проснулся, и до сих пор глаза не закрываются.

- А что ж ты к дежурному врачу не обратился? В таких случаях сразу к дежурному надо бежать, - стал учить жизни «весельчак У».

- Да я в первый раз. Не знал, - объясняю, а сам думаю, действительно, с чего я так тупо поступил, все ж таки в больничке нахожусь, а не у себя дома.

- Когда выписываться собираешься? Трясет еще? – Спрашивает опытный. – Ты смотри сразу не выписывайся, подожди до завтра. – Еще вколют кубов десять химии, прокапают, будешь как огурец.

- Ладно, - говорю, - подумаю.

Медсестра освободила меня от капельницы. Делать, между прочим, было совершенно нечего, и отправился блуждать по коридору. Ничего: уютно так: хорошую больничку для психов сделали из бывшего Центра лечебной физкультуры.

На фоне других пациентов, одетых в спортивки с пузырями на коленях и жеваные кофты, я выглядел прямо франтом. Голубые джинсы, модный джемпер, однако выражение моего лица ничем не отличалось от остальных выражений: все то же застывшее, как казалось, на века, недоумение: «И как дошел до ручки и какого хера тут застрял? Между Дьяволом и Богом».

Действие лекарства и недавний запой производили на всех обитателей отделения аналогичное действие: всех трясло, и, будто связанные невидимым генератором, все блуждали по помещениям в поисках хоть какого-то смысла.

Но смысл пока отсутствовал.

В палате интенсивной терапии лежал чел, который реально как будто воскрес из мертвых. Он то приподнимался, озираясь: «Я еще жив?», - а то снова валился в свою «могилу». Рядом с ним дежурил пожилой санитар, и в его мудрых глазах поглядывала вся скорбь человеческая.

Привезли больного из городской больницы. Вид у него был такой, будто его только что сняли шеста для чучела из кинофильма «Джипперс-Крипперс», ворон отпугивать: волосы дыбом, безумные гляделки, руки в стороны, как у распятого.

Увидишь такого в темноте, и в штаны навалишь.

Но оформить в отделение его было нельзя, потому что не было направления от врача поликлиники, и сатанинского горемыку, минут через пятнадцать, повезли обратно. Чтоб оформится, оказывается, нужно, чтобы ты впал либо в алкогольную кому, либо ноги отнялись, либо «белая горячка» тобой овладела. А так – фиг тебе, помирай как хочешь. 

Дежурная медсестра на ресепшене сокрушалась:

- Жаль его. Ну, не могу я его оформить без направления. А я эту городскую больницу знаю. Угробят мужика. Когда у моего мужа инфаркт случился, его через сутки за дверь выпинали: «Ходить можешь? Ну, и вали отсюда».

За деньги поступил еще один допившийся до полного идиотизма, пожилой ухоженный мужик лет 50-ти с совершенно бессмысленным выражением физиономии. Сдавала его жена. И все жалела:

- Хороший человек. Руки золотые. Но как «зарядит», так не остановиться.

Было видно, что эта пара тут, на Чудской, не впервой.

Но когда любящая жена уехала, а мужику вкололи положенное, он вдруг очнулся и принялся бегать по коридору в одних семейниках, крича:

- Галя! Галя! Где моя Галя!?.

Его, как могли, успокоили, мол, Галя скоро приедет, а ты пока поспи-отдохни.

Так, в заботах и между процедурами, тянулись часы.

В блужданиях по коридору и рядом с ресепшеном – все какая-то жизнь, пусть и сквозь тремор, - я дождался обеда. Мучил вопрос отсутствия денег и мобильника, но, значит, так надо.

Снова все потянулись к столовой, гуськом, обреченных и умалишенных, да, именно так все и выглядели, будто вышли из одного инкубатора или пыточной камеры. Я присел к своим утренним соседям по трапезе, и тут уж рассмотрел их повнимательней. Все они были «синяками» со стажем, и, несмотря на все различия в возрасте и внешности, напомню, были чем-то неуловимо похожи друг на друга.

«Значит, и я на них похож», - с тоской подумал я и принялся за борщ. Справа сидел толстый или непомерно распухший мужик, вроде как мой ровесник, красный, аки рак, и у него был такой вид, будто его трое суток варили в курином бульоне.

Другой, напротив, был пожилой, и походил на выпотрошенного цыпленка, которого никогда в жизни не кормили досыта. Прозрачный, изжеванный, высушенный до пергамента, он только и делал, что хехекал. Третий, тоже пожилой, вероятно, уже долечивался, потому что был самым вменяемым, но за время трапезы он говорил только о еде, о том, допустим, что борщу не хватает красного горького перца.

- Разве это борщ? – Вопрошал он у нас. – Ту нужен красный перец. Знаете такой?

На второе была тушеная капуста с куском рыбы.

- Да, с такой едой мы тут долго не протянем, - констатировал выздоравливающий, но никто на него не обращал внимания, видимо, он постоянно комментировал рацион, и всех достал своими приколами.

Да и не до сентенций тут было, все равно всякий думал исключительно о своем. Чрезвычайно глубокомысленное место, доложу я вам, этот наркодиспансер! Допив компот, я отправился ложиться под капельницу номер два.

Кипишь в туалете

Моя добрая докторша меня осмотрела, ощупала и оптимистично резюмировала:

- Водка вышла!

«С чего это она взяла?» – Не поверил я, но раз вышла, значит, вышла.

Трясло все так же.

И долбанный экзистенциализм не отпускал ни на минуту.

Больные, тем временем, выстроились в очередь на ресепшн: получать свои «колеса».

- Донецкий, ты почему таблетки не получаешь? С утра почему не принимал? – Спросила у меня дежурная медсестра. – Какой твой номер?

- Откуда мне знать? Я тут в первый раз. - Стал я оправдываться. – Не знал, что у вас тут так заведено, а никто не предупредил.

- Номер твой два, и после каждого приема пищи ты получаешь свою порцию. И она выдала мне четыре вида таблеток, который я тут же, не отходя от кассы, и съел, обязательно у нее на глазах.

Оказывается, это такой специальный ритуал: все больные хавают свои таблетки на глазах у медработника, потому что многие мухлюют и не глотают лекарство.

- Это зачем такое? – Поинтересовался я.

- Мне за вас отвечать, кто и что съел. У вас же не органы, а потроха. Внутренности все пропили. Вдруг ты загнешься от поджелудочной железы, а меня потом под суд. А тут все записано, что съел и когда. – Разъяснила дежурная. – Тут такие индивидуумы отдыхают: одному через 15 минут еще подавай. Другие, наоборот, все выплюнуть норовят.

- Да, блин, успокоили. – Заметил я, представляя свои «потроха» на столе патологоанатома.

Зайдя в палату, я убедился, что мой сосед слегка оклеймался, и уже что-то втихаря обсуждал со своими дружбанами-нариками.

Меня же опят прицепили к койке, и легкий седативный эффект от содержимого капельницы увел в страну грез.

Покой нарушила старушка-уборщица, что пришла помыть пол. Она включила электричество, и начала уборку, при этом вступив со мной в беседу.

- Давно ты тут?

- Со вчерашнего вечера?

- Ну, и как?

- Д, никак. Трясет, да и сосед меня напрягает.

- А что такое?

- Да он, - Объясняю я старушке, расфилософствовавшись под действием капельницы. – Наркоман. А они меня, честно говоря, как-то пугают. Одним своим внешним видом. Ну, как, к примеру, насекомые. Пустые они какие-то. Животные, одним словом. Ничего в них человеческого. Правильно их в Китае отстреливают. Алкоголики те хотя бы какое-то душевное тепло сохраняют. А эти, как автоматы, в глазах одна чернота и неистребимое желание…

- Ну, это ты зря. – Говорит мне старушка, отодвигая кровать соседа, дабы пошуровать там шваброй. – Алкоголики в стадии психоза, знаешь, какие страшные бывают? Ой, а это что еще такое?

Она обнаружила использованные шприцы:

- Где твой сосед?

- Да в туалете вроде. – «Заложил» я чувака.

Тут поднялся форменный кипишь. Опытная уборщица мгновенно созвала санитаров и врача, и те стали ломиться в туалет.

- Вас там сколько?

- Трое.

- А что вы там делаете?

- Как что? Какаем!

- Втроем, что ли, какаете? Открывайте мгновенно, или дверь выламываем! Так, это что за ложка? Это что за стакан, это, что ампула разбитая?

Те как-то оправдывались, но было понятно, что их застали на месте преступления.

Накрыли как кошака на блядках.

Так вот, не без моего скромного участия, накрыли очередной сеанс наркоманом. Как я позже выяснил, это постоянная проблема, потому что эти самые наркоши лечатся и одновременно умудряются ширяться, и сделать с этим врачи ничего не могут, поскольку доступ в больницу практически открыт, и любой товарищ или барыга может легко пронести наркотик внутрь.

Санитар освободил меня от капельницы и я тут же поплелся на ресепшн.

- Положите меня. – Попросил я. В другую палату. уж лучше к алкоголикам. Боюсь я этих наркоманов. Не люди они.

А вспомнил про летний случай, когда залетный наркоша из Питера укокошил псковскую девушку из-за мобильника, а еще двух женщин покалечил. Теперь мне вся эта история представилась в более реалистических красках. Вот они, рядом бродят, упыри.

Дежурная попыталась меня успокоить:

- Да ты их тут не бойся! Это они на улице страшные, а здесь под присмотром. Хлтя я давно говорю, что для наркоманов надо строить специализированные лечебные учреждения, как в Белоруссии, чтобы обезопасить персонал. А то я тут такого уже насмотрелась. Не раз чуть ли не под ножом была.

- Умеете вы успокоить, однако. – Только и оставалось заметить мне.

Наконец пришла моя девушка, исполняющая роль Ангела-хранителя, и объяснила, что деньги и мобильник забрала она, потому что так посоветовали врачи: у больного ничего не должно быть с собой.

- Ну, что? Будешь еще на сутки оставаться?

-Да вот, не знаю. В свете последних событий. – Вспомнил я про инцидент с наркошами, которые теперь косились на меня недобрыми злыми дырками своих вечно голодных и ищущих кайфа глаз. – Щас на ужин схожу, и там решим.

Я уже привычно и уютно устроился к «своим», и поужинал тушеной капустой, свеклой и толикой рыбы из консервной банки, запив трапезу подобием какао, и выслушав очередной комментарий по поводу съеденного.

- Ты там с наркошами обитаешь? Не завидуем. – Посочувствовали мне сотрапезники.

Я отнес грязную посуду и подумал, что лучшей диетической лечебницы, чем псковский наркодиспансер не придумаешь. Дней десять такого рациона, и килограммов пять-семь лишнего веса - как не бывало.

Я принял на ресепшене свои колеса и отправился к дежурному врачу.

Мужчина внимательно выслушал мои претензии.

- Я бы еще на сутки остался, но ваших наркоманов боюсь.

- Ну, куда мне тебя еще класть, не к старым же пердунам? Будут храпеть, пердеть! – Объяснил мне доктор. – Впрочем. Закрой глаза и вытяни руки.

Я сделал, как он просил.

- Состояние удовлетворительное. Поколбасит еще немного, конечно. Не без этого. Долечишься дома, амбулаторно. Я выдам тебе таблеток и напишу инструкцию, как их принимать. А потом придешь на прием в поликлинику.

- Ага.

Доктор действительно отмерил мне четыре вида колес, и все особенности их приема оральным способом расписал на бумажке.

- Давай, двигай. И больше старайся к нам не попадать.

Я пошел собирать вещи, и минут через десять, вместе с ангелом-хранителем,  уже шагал по мосту Александра Невского по направлению к дому.

Адюльтер с алкоголем

Рваные, как осенние облака на небе, и абсолютно неуютные мысли посещали мою набитую впечатлениями голову:

«Почему все так?

Я абсолютно равнодушен к пиву. Потому что от него я тупею и хочу свернуться эмбрионом. Вино иногда придает иллюзию легкости мысли и возможность набить на клавиатуре пару-тройку страниц  текста.

И только от водки меня прет по-настоящему. Вообще – от крепких напитков: коньяка, виски. Просто водка доступнее и привычней.

Водка – это не просто спиртной напиток. Это – Другой Я. Шизоид, вернувшийся к своему истинному двойнику. Совокупившийся не только с ним, но и со всем бесконечным безумным миром. Целиком и в деталях. Пусть это ни с чем не сравнимое состояние длиться недолго, минут двадцать – тридцать, ради него я готов на часы отчаянья и позора.

Своим самым наихудшим, низким страницам в биографии я обязан алкоголю.

Но и своим самым лучшим и блестящим моментам – тоже, ему, неподрожаемому Бахусу.

Так что мне с ним делать, с алкоголем, продолжать ли этот непредсказуемый, дивный и трагический адюльтер?»

Дома, приняв горячую ванну с пихтовым отваром и откушав куриного супу с вермишелью, я приоткрыл дверцу холодильника. На внутренней полочке каким-то чудом сохранилась поллитровка «Путинки». На донышке плескалось грамм 150.

Я почувствовал, как заныли от вкуса виртуальной водки десны и раскрылся причудливый бутон предвкушения в сердце.

Водка прозрачно плескалась в бутылке гамлетовским вопросом.

Соло на клавиатуре исполнил Саша Донецкий.

Примечание:

Александр Григорьев – известный тележурналист, ведущий программы «Хорошее настроение». Как говорят, умер от обезвоживания организма, пораженный алкогольной комой.

Алексей Маслов – известный псковский журналист, писатель, поэт. На протяжении примерно 5-ти  лет занимался медленным самоубийством при помощи низкокачественного алкоголя. Умер в сентябре 2008-го года.

Михаил Ермоленко – журналист, режиссер, видеооператор. В марте 2006-го года перенес инфаркт, и врачи запретили ему курить и употреблять спиртные напитки. Он, тем не менее, нарушал их запреты, что и закончилось повторным инфарктом и смертью в июне 2006-го года.

Список местных журналистов - жертв алкоголя можно продолжить.

Эпиграфы, перенесенные в эпилог:

Все это похоже на какую-то разводку: Наркотики – нельзя, но можно – водку.

Шнур, группа «Ленинград»

Я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить... читать.

Сергей Довлатов

Алкоголь, возможно, одна из величайших вещей на земле, и мы неплохо ладим... Это облегчение, потому что я, в общем-то, довольно робок и замкнут, а алкоголь позволяет мне быть этаким героем, широко шагающим сквозь время и пространство... Так что я люблю его... да!

Чарльз Буковски

Алкоголь – это анастезия, позволяющая перенести операцию под названием жизнь.

Джордж Бернард Шоу