Отцы и дети революции

«Эхо Москвы в Пскове» (102.6 FM) представляет очередной выпуск программы «Минутка просветления». Журналист Светлана Прокопьева (лицо, признанное Минюстом РФ иноагентом) проливает свет на то, что осталось в тени, но заслуживает внимания. Псковская Лента Новостей публикует текстовую версию выпуска передачи.

Протест помолодел настолько, что это стало главной темой для обсуждений.

На митинги в воскресенье пришли дети. Даже не студенты-первокурсники, а старшеклассники, в самом прямом, юридическом, смысле слова «дети» – те, кому еще нет восемнадцати. В одном городе пришло больше детей, в другом меньше, но общий тренд очевиден: протест кардинально помолодел.

Это – сама по себе новость. Причем хорошая новость для революции (если мы согласны называть все происходящее революцией, на чем я лично не настаиваю – история рассудит). Без участия молодежи серьезные перемены не происходят. Так что, теперь у партии перемен появляется шанс.

Но коллективный разум взбудоражен не этим. Соцсети спорят: а допустимо ли использовать детей в политических целях?

Вопрос, казалось бы, риторический. То есть ответ не нужен, а в данном случае еще и очевиден: разумеется, нельзя. Но не все так просто.

Начнем с того, что дискуссия про детей в политике возникла только после протестных митингов. Когда неделей раньше школьники в камуфляже отплясывали в Детском парке на крымской годовщине, никому и в голову не пришло возмутиться «использованием детей». «Молодая гвардия Единой России», вполне себе детская организация, не попадала под удар до 26 марта – пока власть не закрыла юными телами мгеровцев площадь Ленина от антикоррупционной акции.

Можно вспомнить и «Первый рубеж», куда вступали первокурсники, вчерашние выпускники из райцентров – дети, наивные и доверчивые. Нет, чтобы зашел разговор о детях в политике, эти дети должны были заявиться на митинг против власти!

Получается, что если за власть – то детям можно, а если против – то нет. Теперь-то самые заботливые твердят, что и в первом случае нельзя, что вообще нельзя на митинги ходить до 18 лет. Но это теперь, а где вы были раньше? «Крымнаш» с детьми в военной форме никого, повторю, не коробил.

Возмущенные присутствием на митингах несовершеннолетних говорят с позиции родителей. Это понятно, потому что, во-первых, родительское беспокойство объективно, оно есть и с ним не поспоришь. Во-вторых, обеспокоенный родитель с легкостью затыкает своих бездетных оппонентов универсальным кляпом: вот будут у вас дети, тогда и поговорим! Вам, дескать, не понять.

Но не получится свести дискуссию к столкновению «ответственных родителей», которые беспокоятся за подростков, и тех, кому не о ком беспокоиться. Дело сложнее. С «обеспокоенными родителями» спорят точно такие же мамы и папы.

Приведу примеры.

«Мой 13-летний ребёнок задает много вопросов, на которые я не знаю ответов или боюсь отвечать. Я понимаю, откуда у нынешних подростков вдруг такой интерес к политике. Они пытаются понять, что надо сделать, чтоб не повторить родительский сценарий. Учиться лучше всех, работать до посинения – ага, рассказывайте кому другому. Мы же сами хотели, чтобы они у нас были умные», – пишет мать девочки-подростка.

Или: «Моя дочь в 12 лет задает вопрос, который себе не задает даже президент необъятной страны: зачем им ТАК много?».

Или вот еще: «Я вот вижу, что моя в 13 умнее, чем я в 18 была...меня это радует. Она все видит, замечает, анализирует. Это, конечно, создает определенные трудности. Сложно ребенку, который ходит по нашим улицами, учится в нашей школе, видит наше устройство мира и т.д. и иногда имеет возможность выезжать за пределы ареола обитания, втюхивать про патриотизм, величие и исключительность».

Я думаю, что дети, которые в 12-13 лет задают такие вопросы, в 16-17 уже готовы к митингу против коррупции.

Но оставим пока детей, вернемся к старшему поколению. Стоит поскрести, и под шкуркой «ответственного родителя» раскрывается вполне себе инфантильный взрослый, пугливый и эгоистичный.

«Дети взрослеют рано и начинают быть сильной социальной единицей общества до 18, допустим, лет. Тогда надо пересматривать возраст совершеннолетия. Именно для того, что бы "ребенок" САМ отвечал за себя и свои действия. А не дергал родителей из полиции со словами "мам, ну приеееедь". Я же обязана как мать буду приехать, да?» – ведет спор недовольная участием детей на митингах женщина.

Другая цитата из того же лагеря: «Если несовершеннолетний попадает в отделение за административное правонарушение, угадайте с трех раз, кто его будет забирать из отделения? И кто будет платить штраф? Вот когда по закону дети сами будут нести полную ответственность за свои правонарушения, тогда – вперед. А за чужой счет бунтовать или заниматься пропагандой существующего строя – очень круто, конечно».

То есть, вы понимаете, о чем речь: даже не о том, что Росгвардия физически покалечит ребенка при задержании. Или что несогласованные акции чреваты стрессом, а неокрепшая психика может пострадать при виде полицейского или хулиганского беспредела. Речь о том, что родителям не хочется забирать ребенка из отделения полиции. Лениво или страшно, или, может быть, стыдно. Да еще и лишних денег в семье нет, чтобы штраф платить. И вообще, лишний раз связываться с репрессивными органами – кому это надо? Объяснения могут быть разными. Но мотив один: родители не хотят нести ответственность за поступки несовершеннолетнего ребенка.

Поэтому все как один пишут: «В 18 лет, как получают все права и обязанности – хоть на баррикады, до этого – хрен!»

Мальчик, которому неделю назад исполнилось 18, наверное, не намного взрослее девочки, которой 18 будет через неделю. Но по этой логике, мальчику можно хоть на баррикады, а девочка должна сидеть дома.

Нет, конечно, в 18-й день рождения ребенка ничего для его родителей принципиально не изменится. Как они беспокоились, так и будут беспокоиться. Не бросят своего оболтуса в отделении ни в 19, ни в 24, если на то пошло. Но момент все-таки важный. Взрослые люди выступают против участия подростков в протестных акциях только потому что им не нужны неприятности, заработанные отпрыском. Родители не хотят отвечать за несовершеннолетних революционеров, как от них требует закон. Поэтому запрещают своим детям выходить на акции протеста. Простой выход – который попросту вычеркивает детей из уравнения. Плевать, чего хочет ребенок, пусть ждет совершеннолетия.

Эти родители рассуждают точно так же, как само государство. Родина-мать тоже практикует патернализм в отношении граждан. То нам запрещено, это – ограничено. Партию просто так не зарегистрируешь, губернаторов выбираем через муниципальный фильтр, в президенты пусть выдвигается только тот, кто соберет стопицот миллионов подписей. На улицу уже нельзя выйти в хорошей компании, когда захочешь! Плакат в руки возьмешь – тебя в полицию тащат. И все это – ради порядка и безопасности, разумеется.

Государство, как и родители, не хочет неприятностей. Разбираться с протестами, договариваться с оппозицией – так же напряжно, как и ехать ночью в отделение полиции за ребенком. Проще выпороть и запереть дома. Запретить и разогнать дубинками.

Я уверена, что на митинги против коррупции дети пришли сами. Посмотрели фильм про Димона с его богатствами – и пошли, повинуясь простому и ясному нравственному порыву. Усиленному, добавлю, подростковой категоричностью. Это взрослые умеют душить в себе универсальные ценности, прикрываясь политической целесообразностью, а у подростков мир черно-белый. Воровать – плохо, ворам у власти – не место, о чем тут рассуждать? Плюс, подросткам принципиально важно оказаться на светлой стороне силы. Поэтому их было так много.

Человек взрослеет не в 18 лет. Человек взрослеет тогда, когда задумывается о серьезных вещах и решает, что должен сам что-то сделать. В этом смысле, те дети, что пришли в воскресенье на #ОнНамНеДимон, куда взрослее, чем российское общество в целом.

Светлана Прокопьева