«Культурная контрреволюция» Стрекаловского: Сад без садовника

«Эхо Москвы» в Пскове (102.6 FM) представляет авторскую программу Юрия Стрекаловского «Культурная контрреволюция». Псковская Лента Новостей публикует текстовую версию выпуска программы.

Говорить о культуре всегда было делом, культуре противном.
Теодор Адорно.

Слава Богу, закончилось лето, и заканчиваются летние новости культуры, которых вообще-то обычно нет: театр не работает, филармония принимает какие-то детские праздники. Наконец, это все закончилось, и скоро можно будет поговорить о том, что происходит в театре, о концертах, выставках и прочем всяком культурном. Предполагаю, что скоро встречусь с главным режиссером театра и с главным дирижером нашего филармонического оркестра: поговорим, а потом что-то, может, войдет в передачу.

А пока поделюсь последними летними культурными впечатлениями, они, конечно, обычно связаны с путешествиями. Свое лето 2019 года я завершал поездкой по Псковщине. Несколько дней мы провели с друзьями в Порховском районе, посвятив свое внимание уцелевшим или погибшим усадьбам этого края. Компания была небольшая, интересная: моя хорошая знакомая, доцент Высшей школы экономики Вера Дмитриевна Агеева и генеральный консул республики Франция в Санкт-Петербурге господин Уго де Шаваньяк. Мы провели на Псковщине вместе пару дней, осмотрели несколько когда-то замечательных мест: памятники культуры и природы. В первую очередь печально знаменитое Волышово, а также Холомки – усадьбу создателя Политехнического института князя Андрея Григорьевича Гагарина, Бельское устье, Княжьи горки, Вязье, Александрово, Жаборы, Старые Буриги; отважно вскарабкались на высочайшую на Псковщине гору Судому, обедали в Дедовическом райпо и свершили ещё многие славные деяния.

Уго де Шаваньяк (фото: spbu.ru)

Надо сказать, что Порховский край особенно богат старыми усадьбами, вернее их остатками, потому что через него когда-то проходил тракт, связывавший столицу нашей империи Санкт-Петербург с южной частью страны. И если посмотреть список знаменитых людей, которые в 18 — начале 19 веков проезжали через Порхов, то он более обширен и впечатляющ, чем список людей, которые проезжали через Псков, собственно говоря, через эти места проезжали все путешествовавшие из Санкт-Петербурга на юг империи политики, императоры, полководцы, литераторы и т.д.

Вблизи торной дороги, относительно недалеко от столицы раздавались имения и строились усадьбы, поэтому ими Порховский край богат как мало какой другой в Псковской области, а Псковщина, между прочим, занимает не последнее место в России по числу родовых дворянских гнёзд.

И теперь, уже в XXI веке, если попытаться определить место этой части архитектурного наследия в контексте культурного наследия Псковщины, то на первом месте будет, конечно всё же средневековая архитектура, знаменитые псковские архитектурные храмы и крепости, гражданские постройки, древние палаты, потому что они совершенно уникальны, причём в мировом масштабе. Они строились и сохранились, как правило, в городах, главным образом – в самом Пскове. А вот с 18 века, с того момента, когда Псковщина становится провинцией, запустевает и беднеет, теряет значение как военное порубежье, торговый и таможенный край, когда увядает средневековая русская архитектурная школа, заменяясь европейской, – цветение культуры и строительство замечательных памятников из городов Псковщины переходят в сельскую местность, где их, вернее, то, что от них осталось, можно видеть и сейчас.

С конца 18 века после публикации императорского указа о вольности дворянской дворяне массово начинают выезжать в свои имения, которые теперь становятся их неотъемлемой собственностью, там они начинают жить, а не только ими пользоваться как экономическими плантациями, с которых получают доходы.

С этого момента, с конца 18 века, и массово с начала 19 века, как и повсюду в европейской России, на Псковщине появляются цветущие усадебные дома, окруженные парками, где ведется культурная и хозяйственная жизнь, чрезвычайно развитая и многообразная, цивилизованная. Если до того времени шедевры возникают в городах, в Пскове, в первую очередь архитектурные, то теперь до них нужно добираться. А творят великие мастера здесь, можно назвать фамилии Ивана Старова, Тома де Томона, Растрелли, Ивана Фомина. Это усадебные комплексы, которые включают и дома, и парки, и различные хозяйственные постройки: флигели, ледники, кухни, домики для гостей и прислуги, дома управляющих и, наконец, усадебные церкви. Все это развивается и цветет в течение 19 – начале 20 века, а потом проживает разгром и уничтожение.

И этот разгром происходит в два этапа. Первый этап – это разгром усадебной культуры вместе с всероссийским погромом, который мы называем революцией. Массово усадьбы гибнут и горят в 18-м, 19-м, 20-м годах. А потом тем из них, которым удалось уцелеть, приходится влачить убогое существование, но как-то они всё же живы: в советское время, как правило, там располагались какие-то учреждения. В Княжьих горках в замечательной усадьбе в английском стиле, строгановской, была больница, в Родовом, это в Палкинском районе, был детский дом, в Волышово, как известно, школа и конезавод. И так далее, и тому подобное.

Усадьба М. А. Строгановой «Княжьи Горки» (источник: aria-art.ru)

Второй разгром, второй акт уничтожения происходит, не удивляйтесь, не во время Великой отечественной войны, а в наши дни. В 90-е и нулевые годы, когда массово происходит такое явление, когда поселившиеся в советское время учреждения покидают старые усадьбы и они остаются пустыми, после этого они начинают быстро деградировать, парки зарастают, в сами дома проникают какие-то пионеры, бомжи, гопники, футбольные болельщики.

И все это заканчивается, как правило, пожаром. Это я сейчас описал то, что происходило в Волышово. Пока там была школа, дом по крайней мере стоял, он не горел, его не грабили. И его окончательная гибель началась задолго до пожара, сразу после того, как школа оттуда съехала. Я отлично помню, что в это время, когда мы приезжали в Волышово, сразу приходили какие-то местные жители и предлагали купить то мраморный подоконник, то кусок лестницы, то фрагменты обвалившейся лепнины, которую они якобы собирали: разграбление и уничтожение дома шло полным ходом.

Разумеется, пока был хоть какой-то хозяин: больница, детский дом или школа – этого не происходило.

И вот в 90-е годы, после того как благодаря удивительным «экономическим реформам», схлопнулась, коллапсировала всякая жизнь на селе, началась массовая гибель уцелевших в советский период усадеб. Она происходила тогда и происходит сейчас.

Разумеется, я не собираюсь тут сейчас хвалить советскую власть. Когда у усадеб были такие хозяева как больницы, детские дома или школы – это тоже были не лучшие хозяева, конечно. И, разумеется, если сравнивать фотографии советского времени или свои воспоминания из 1980-х с фотографиями столетней давности из журнала «Столица и усадьба» – это жалкое зрелище, конечно.

Но всё же хоть что-то там оставалось. Там не было развития, но хоть крыши латались, стены не рушились. Можно сказать, что это было сохранением контура, которое давало надежду на развитие в будущем.

Конечно, бесконечно так продолжаться не могло, и это тоже была гибель – но медленная, а не мгновенная, как сейчас.

Например, наше нынешнее представление об усадебном парке, в котором сплошь растут вековые могучие деревья – оно совершенно неисторично и сформировалось как раз в советское время, когда мы видели медленную гибель этих парков. Сейчас те парки, которые мы видим, деревья, которые в них растут – это совсем уже старые деревья; они были посажены, когда эти парки закладывались в конце 18 — начале 19 века. И, таким образом, им уже больше 200 лет. Деревья так долго живут очень редко, если за ними не следить; почти все они больны и умирают. Или это могут быть посаженные позже потомки и наследники деревьев, посаженных при закладке парка когда-то в начале 19 века.

Вообще, парки, которые мы обязательно представляем заросшими вековыми деревьями – так, как они сейчас выглядят, в «золотой век усадебной культуры», в пушкинские и тургеневские времена в значительной степени состояли из молодых деревьев, из позавчерашних саженцев. Деревья постепенно вырастали, а те, что старели, замещались другими. И нужно понять, что это была постоянная работа, сложная, которая не терпит перерыва. И вдруг перерыв наступил, на семьдесят и больше лет.

И сейчас деревья, которые находятся в этих усадебных парках, уже все стопроцентно старые, даже если были посажены 100 лет назад, накануне разгрома усадебной жизни. Сто лет они находились без должного ухода, многие, конечно, больны.

То есть я хочу сказать, что не только погибают здания, но уже и парки тоже. А долгое время именно парки были тем, что порой оставалось от старых усадеб; домов и хозяев давно не было, а аллеи деревьев оставались. Так вот они тоже сейчас доживают последние годы.

Скажу прямо: фактически сейчас мы присутствуем при окончательной гибели русской усадебной культуры, и если дело будет продолжаться в той же логике, которая происходит сейчас, то можно сказать, что нынешнее поколение – это последнее поколение, которое может хоть что-то увидеть. За исключением редких музеефицированных объектов, которых исчезающе мало.

И вот когда мы путешествовали по заброшенным усадьбам, мне, конечно, очень интересна была реакция моих гостей. Господин консул примерно так сформулировал свои впечатления: это прекрасные успокаивающие пейзажи, которые немного похожи на Францию и Западную Европу, но здесь гораздо меньше ферм, людей, и это как сад без садовника; неудивительно, что там строили элегантные просторные усадьбы с парками, и в будущем вполне возможно у этого есть какой-то потенциал, связанный с туризмом, если это будет связано с улучшением инфраструктуры. А сейчас – «сад без садовника».

Это очень трогательный отзыв и точный взгляд.

Я видел, что гостям нравилось и им было интересно, но боюсь, что мы очень по-разному видели ситуацию, потому что это не просто «сад без садовника». Это не заповедное место, не просто пустые просторы. Это трагические руины, погибшая цивилизация. Мы, когда попадаем в старые усадьбы, ходим по земле Атлантиды.

Это величественные, потрясающие руины, и (кстати, об «инфраструктуре») – чем меньше там примет современной жизни, тем лучше. Потому что, как правило, приметы современности заключаются в том, что прямо в парках, на месте где погибла высокая цивилизация, копошится жалкая жизнь. Какие-то люди, пигмеи селятся в каких-то домиках, потому что колхозникам когда-то разрешили там строиться. Так вот эти приметы современности – они не радуют, а только добавляют горечи.

Конечно же, это погибшая Атлантида: зрелище величественное, печальное и трагическое.

Я за свою жизнь объездил, наверно, около сотни усадеб по Псковской области из примерно тысячи, которая была здесь сто лет назад. Начались эти путешествия в конце 80-х годов и продолжаются до сих пор, так что я вполне в состоянии оценить масштаб и глубину трагедии.

Так что смотрю я на это все чрезвычайно пессимистически, и поездки по усадьбам всё больше воспринимаю как последнее прощание с безвозвратно гибнущим миром.

Хотя бывает, жизнь показывает, что то, что казалось делом погибшим и безнадежным, вдруг воскресает и радует расцветом. Ведь тогда, в конце 1980-х, когда я впервые начал ездить в экспедиции по усадьбам и брошенным монастырям и церквям – монастыри и церкви так же массово стояли в запустении, брошенные, поруганные, разрушенные, без крыш, порой одни стены оставались. И теперь, когда я приезжаю в Крыпецкий или Елизаровский монастыри, которые были совершенно безнадежными руинами, в Снетогорский монастырь, который был унылым санаторием, в Никандрову пустынь, где вообще камня на камне не оставалось, то вижу процветающие обители и храмы, и совершенно понятно, что гибель им не грозит. И мне совершенно очевидно, что свершилось какое-то чудо. Русский народ талантлив, и если ему не мешают, если ему дают волю для творчества, огромные и удивительные свершения он производит.

Спасо-Елизаровский монастырь

То, что случилось с усадьбами, с одной стороны и церквями и монастырями – с другой, – это огромный урок, который прежде всего показывает, что памятник не должен быть без владельца, без хозяина. Как только храмы и монастыри отдали законному владельцу – Русской Православной церкви, постепенно и в исторической перспективе очень быстро произошло их возрождение, эти прекрасные объекты, эти жемчужины оказались спасены и избавлены от ужасной участи, которая им грозила в конце 80-х годов, от полного разрушения.

С усадьбами, к сожалению, произошло ровно наоборот. Они потеряли последних владельцев, и особенно горько было смотреть за такими сюжетами, когда попытки спасения усадеб натыкались на противодействие так называемых радетелей за культуру.

Ведь есть несколько хороших примеров, они, к несчастью, буквально единичны, когда у усадеб появлялись частные владельцы или организации брали их на свой баланс, и что-то начинали делать для их спасения.

Вот прекрасная усадьба Халахальня в Печорском районе, есть Родовое в Палкинском районе, в котором поселился реабилитационный центр «Ручей», есть Холомки – совершенный шедевр, усадьба авторства великого Ивана Фомина, где Санкт-Петербургский политехнический институт провел ремонт и сделал своей загородной резиденцией. И есть, например, Алтун в Новоржевском районе, где сейчас появилась прекрасная гостиница. Но я помню, когда начиналась работа в Алтуне, с каким остервенением набросились на инвесторов всякие «культурные швондеры», требуя объяснить, кто там будет работать и на каком основании на памятнике кто-то начинает какие-то действия.

К счастью, тех людей, инвесторов, которые работали в Алтуне, это все не отпугнуло, они просто не стали восстанавливать усадебный дом и построили в глубине парка новый, схожий с тем, что был раньше. А место, где когда-то стоял усадебный дом (он был взорван) облагородили и теперь там романтическая руина, что тоже красиво.

Но в какой-то момент казалось, что там ничего не дадут сделать, так что это дважды исключительный случай: усадьба обрела нового деятельного владельца и ему не удалось помешать работать.

Очень сильно навредил, я думаю, безумный мораторий на приватизацию памятников культуры, который действовал все 90-е и большую часть нулевых годов, теперь постепенно приходит понимание, что все это было неправильный шаг, теперь напротив, памятник готовы отдать за символический один рубль – но время упущено.

Словом, эта ситуация, когда в усадьбах нет хозяина или владельца, именно она приводит к гибели памятника, несомненно. Как ее исправить?

Не думаю, что к нам придут и спасут нас потомки русской аристократии. к сожалению, их осталось очень мало и они, в основном бедны.

Какие-то новые владельцы, надеюсь, появятся у этих домов. В этом случае то, что осталось от них, может быть, найдет новую жизнь, хоть в каком-то виде, хоть в какой-то части. Потому что в противоположном случае, я повторюсь, мы сейчас еще пока имеем возможность поехать и посмотреть на эти величественные руины, но возможность эта нам будет открываться еще буквально несколько лет; мы – последние русские люди, которые могут увидеть эту погибшую Атлантиду русской усадебной культуры.

На такой почти трагической ноте закончу сегодняшнюю передачу. Впечатлениями о путешествии по Порховскому району и его усадьбам делился Юрий Стрекаловский, «Культурная контрреволюция». Спасибо за внимание, до свидания.