«Утиная охота» как посталкогольный психоз

Бесспорный шедевр мировой драматургии «Утиная охота» была написана иркутским журналистом Александром Вампиловым, кажется, в 1967-м году, впервые опубликована в 1970-м, а поставлена, из-за цензурных препон, только в 1976-м, когда автора уже не было в живых. Он случайно погиб на Байкале: лодка перевернулась, натолкнувшись на топляк, и Вампилов не доплыл до берега буквально несколько метров – не выдержало сердце.

Так что феноменальный успех своих творений на отечественной и зарубежной сценах, - как это, увы, часто случается, - Вампилов наблюдал из потустороннего мира (если таковой существует).

Все его пьесы экранизированы, кстати, довольно удачно: и «Старший сын», и «Одним летом в Чулимске» («Валентина»), и «Утиная охота» («Отпуск в сентябре») стали классикой советского кинематографа. До сих пор пьесы Вампилова - в репертуаре многих академических театров и экспериментальных площадок.

Поэтому, известие о том, что Вадим Радун решил поставить «Утиную охоту» на псковской сцене, по крайней мере, вызвало интерес; особенно, учитывая приверженность режиссера к различным авангардистским уловкам и трюкам. Признаюсь, мои ожидания оправдались.

Но сначала немного о пьесе.

Хмурым, бесконечно дождливым утром некто инженер Виктор Зилов просыпается в страшном похмелье и начинает мучительно вспоминать, что же произошло накануне. У него болит не только голова, но и скула, значит, вчера была драка и скандал. Он звонит по телефону приятелю, выясняет подробности. Да, напился и оскорбил коллег и друзей. Потом мальчик приносит ему траурный венок с ленточкой: «Безвременно сгоревшему на работе от безутешных друзей». Типа, в отместку пошутили.

И тут главный герой начинает вспоминать, и перед зрителями развертываются картины (всего их пять) его беспутной и циничной жизни. Новоселье, работа, ресторан, уход жены, интим с юной девушкой и прочие события предстают в памяти и воображении героя, которого великий Олег Ефремов, в свое время сыгравший эту роль, назвал «горьким лекарством», «болью Вампилова», рожденной «угрозой нравственного опустошения, потери идеалов, без которых жизнь человека совершенно обессмысливается».

В чем драма Зилова? В том, что способный и обаятельный человек, сильный и искренний, проматывает свою жизнь, выбрасывает ее в пустоту, превращаясь в жалкого паяца и равнодушного болтуна. Подлинную же свою жизнь он видит в утиной охоте, на которой как бы обретается утраченный в шуме и суете смысл. «Сентябрь – время неприкосновенное: охота», - говорит он всем. «Охота» для Зилова - это идея-фикс, облако-рай. «Знаешь, какая там тишина? Тебя там нет, понимаешь? Нет. Ты еще не родился. И ничего нет. И не было. И не будет». В общем, Нирвана.

Между тем, и с житейской, и с какой угодно точки зрения, Зилов несет зло, легко, в шутку, даже не замечая этого. Делает несчастными любящих его женщин, проводит время в праздности и запое. Однако он не лишен и добра, сочувствия, интеллекта, если хотите. Этот конфликт и толкает его на самоубийство. Впрочем, суицид не удается. В последний момент друзья спасают отчаявшегося героя, не дав ему застрелиться. Сам Вампилов говорил о Зилове так: «Нет, я его не убью. Пусть живет. Это еще страшнее».

Теперь перейдем к сценической версии Вадима Радуна (какой я ее увидел на одном из последних «прогонов» накануне премьеры). В ремарках Вампилова – окно и хаос вещей, в трактовке Радуна - в центре сцены кровать: ложе любви и смертный одр. Комната – символический куб из водосточных труб. Прозрачная дверь, жалюзи. Вокруг – столики с бутылками, рюмками и бокалами. Пространство замыкают огромные темно-синие транспаранты с изображениями болотных птиц. Эта мрачная атмосфера призвана подчеркнуть, в какой жуткой тюрьме собственного «я» оказался герой.

Радун нарочито сгущает краски, заостряет мысль автора, привносит нечто «свое». Дело в том, что пьесу можно прочитать и сугубо реалистически, как это сделал, например, кинорежиссер Виталий Мельников в фильме 1979-го года «Отпуск в сентябре». Зилов, сыгранный Олегом Далем, - типичная жертва безвременья, талантливый неврастеник. В любом случае, гротеск неизбежен, но в фильме он сглажен, приглушен и ближе к, так сказать, традиционной сатире.

Радун понимает Вампилова иначе, глубже и выпуклей, отчего похмелье Зилова на псковской сцене достигает посталкогольного психоза. Если кто понимает разницу между простым бодуном и психозом, тот сразу вникает и в замысел режиссера. Зилов (а вместе с ним зритель) видит не что иное как галлюцинации. Это – болезненное, но творческое состояние, и отличить, что является реальностью, а что - феноменом сознания, по существу, невозможно.

Отсюда и все другие сценические решения. Утрированная, гротесковая, словно бы «сделанная» на выкриках игра актеров (Зилов «слышит» голоса и видит «мультики», как выражаются наркоманы). То и дело на сцене появляется глюк – мальчик на роликах, не то Ангел, не то Вестник очередного несчастья. Персонажи блуждают по сцене, окружая галлюциногенную точку – абстинентный мозг Зилова, порождающего их, персонажей, а также конфликты и обстоятельства. Такова концепция, и актеры, как могут, следуют ей.

 - Человек живет сутки в комнате, в сырую погоду, один, «приговоренный к смерти», пьяный просыпается и ни хера не помнит, - поясняет Вадим Радун, - его «корчит», у него «ломка». «Утиная охота» никогда не была реалистической пьесой, это фантастический реализм. Зилову не дали водки, не дали рассола, его приговорили к смерти: он после пьянки очнулся, а ему дарят траурный венок.

Вот именно на разрыв между замыслом и исполнением, не говоря уже о возрастных параметрах, я  и указал режиссеру: все-таки у Вампилова Зилову тридцать максимум тридцать пять лет; столько же его жене Галине, и ни Виктор Бабич (Зилов), ни Галина Шукшанова не похожи на героев пьесы, как она написана драматургом. Бабич слишком здоров и, простите, витален, чтобы сыграть человека, который, по замыслу, слаб физически, обезвожен и депрессивен. Его должно шатать, «колбасить», бросать в холодный пот и в жар, ну, и так далее по списку симптомов абстинентного синдрома.

- Ханжество, Саша, ханжество, - сетует режиссер, - идет оглядка, угодничество, это последствия рыночных отношений, поиск нетухлого продукта. Это неправильно! Артист должен быть независим. Он должен последовательно излагать замысел, на котором мы все договорились. А когда начинается это растаскивание… Вот я боюсь быть пьяным… Вы меня скомпрометируете…

- Неужели так актер думает?

-Это подсознательно, но это так! Он даже сам себе в этом не признается. А поймет ли, мол, народ? Целый идеологический спор. Да все народ поймет! Если это будет узнаваемо. Если я действительно буду играть человека в психозе, то все поймут и пожалеют. Кто-то, может, захочет принести похмелиться. Но нужно на сцене страдать.

Замечу, что финал (и здесь наш театр пошел скорее за Ефремовым, нежели за Вампиловым) более открыт, чем в оригинальном тексте, где Зилов, с учетом всех смысловых нюансов, все-таки едет на утиную охоту, а значит, окончательно губит себя. Радун же оставил его с друзьями, застывшими на стульях в одиноком ожидании. Что будет? Сможет ли он, Зилов, (да и они тоже) найти душевные силы для возрождения, для движения к другой и новой жизни?

Таков концепт, а каким он предстанет на сцене, покажут премьерные показы.

Саша Донецкий