Новости партнеров
Культура / Рецензии

Оргиазмия. Не путать с оргазмом

22.04.2011 15:51|ПсковКомментариев: 53

На «губернаторском» кресле

На сей раз администратор Псковского театра драмы выдала мне совсем уж «блатной билет», 5-й ряд, 9-ое кресло, самое удобное место для просмотра спектаклей на нашей «задранной» к потолку сцене. Кстати, место, предназначенное специально для губернатора, которого ждут на псковские премьеры не один месяц. Директор театра Татьяна Комиссаровская все надеется, что первое лицо региона почтит своим вниманием творческие потуги псковских артистов, но Андрей Турчак, видно, предпочитает местной Мельпомене спорт, либо церковь и всё такое и упорно игнорирует псковские подмостки, не желая посещать премьеры, на которые его зазывают. Единственное его появление в театре было связано с прошлогодней гастролью Театра Ленсовета - показом на псковской сцене «Заповедника» по Сергею Довлатову, в остальном - полный «игнор». 

А зря. Премьерный спектакль-то - «Афинские вечера» (ФОТО) - по трагифарсу Петра Гладилина получился, и получился с несомненным успехом, безотносительно к щедрым зрительским аплодисментам и редким у нас выкрикам: «Браво!»

И, даже более того, не ошибусь, если изреку, нарываясь на привычное «фи» записных снобов и скептиков, что «Афинские вечера» - это первый за последние лет пятнадцать здешний сценический «продукт», который не стыдно будет показать хоть в столицах, хоть за границей. И не опозориться.

Была у Комиссаровской такая идея: вывезти труппу Пушкинского театра, к примеру, в северную пальмиру, на сцену Театра Ленсовета, или в Польшу - все-таки творческие контакты нынешняя директриса театра завязывать умеет.

Но для осуществления столь амбициозного проекта ей как продюсеру нужен был добротный творческий «продукт», или спектакль на манер фестивального, или хотя бы не совсем убогий и позорный водевиль, потому что все мы знаем о проблемах нашей труппы и, в особенности, - даже столько не труппы, сколько  режиссуры. Заправлявший последние годы Вадим Радун перешел в категорию «суперстар» со всеми отягчающими.  

Директор делала ставку на творческие способности питерского режиссера Семена Вархрадского, который при ней «подвязался» на псковской сцене, но лично на мой вкус, все это именно и преимущественно водевильщина, причем самого дурного пошиба, а разрекламированный в прошлом году спектакль-митинг «Жаворонок» по пьесе классика экзистенциалистской драмы Жана Ануя на поверку оказался провальным.

Питерский молодой режиссер Андрей Трусов с «Королевой красоты» по культовому Мартину МакДонаху и маститый Анджей Садовский с «Валентиновым днем» по перспективному Ивану Вырыпаеву заметно разнообразили афишу, лишив репертуар навязчивой провинциальности.  

И вот - очередной, уже ожидаемый, прорыв: приезд в Псков молодых, но, как показал вчерашний вечер в театре, чрезвычайно талантливых московских режиссеров Андрея Малашкина и Алины Гударёвой (в их творческом активе работа в Театре Моссовета).

Причем их приезд в Псков - сплошная мистика! Это был частный визит на новогодние праздники с установкой буквально ткнуть в географическую карту пальцем. По другой версии режиссеры выбрали Псков по телефонному коду города «811», то бишь код как бы совпал с нарождающимся годом, а, уж приехав в Псков, ребята решили зайти и в наш театр, и, как оказалось, не напрасно.

Наметившееся, было, сотрудничество тандема Малашкин - Гударёва завершилось «Афинскими вечерами», на премьеру коих (каюсь) мне идти страшно не хотелось. И дело даже не в банальной русской болезни под названием лень. Все эти бытовые комедии Гладилина в сомнительной интерпретации набили оскомину, как тот кунжут, которого по недоразумению переел в детстве.

Однако фамилия и, главное, творческая репутация заслуженной артистки России Ларисы Крамер перетянули чашу сомнений.

От фарса до трагедии

Таково уж свойство современных пьес и киносценариев, что все они нам что-то напоминают, в этом смысле «Афинские вечера» Петра Гладилина - типично постмодернистская вещь, искусная стилизация под театральные вкусы 70-х, с одним существенным допущением - степень словесной свободы градусов на 30 крепче, чем это дозволялось даже самым талантливым советским драматургам вроде Вампилова или, скажем, Рощина.

Действие «Афинских вечеров» разворачивается в Москве, в интеллигентской квартире знаменитого музыкального критика, абсолютно не имеющего слуха, Бориса Олеговича в исполнении Эдуарда Золотавина (на сегодняшний день наиболее творчески полноценный псковский актер на пике своего таланта).

Дочь Бориса Олеговича Наташенька (Наталья Петрова), талантливая пианистка , ждет ребенка от молодого, но одаренного композитора Антона (Руслан Джурабеков), еврея по национальности, что в контексте и колорите стилизованных 70-х, как понимает зритель, весьма немаловажно.

Наташенька мучается тем, что не знает, как ей признаться родителям даже не в беременности, а в том, что хочет замуж за Антона, который старше ее на 10 лет, а, главное, уже разведен и к тому же настоящий «ашкенази», то есть белый еврей с серыми глазами.

Но тут в гости в семью проездом на три дня прибывает бабушка Наташеньки Анна Павловна Растопчина, чистокровная дворянка, осколок «Серебряного века», участница тех самых модных в 10-ые годы у декадентской молодежи «Афинских вечеров», иначе говоря, «дионисийских оргий», занятий, скорее, поэтических, нежели сексуальных. Но вот как раз на этом столкновении эпатажного рассказа старушки Анны Павловны о забавах юности с ханжеством лицемерного отца, некой «недалекостью» и добросердечием матери (всегда убедительная Валентина Банакова) и реальным опытом и юношескими дерзаниями молодых Наташи и Антона и строятся все комические диалоги и эффекты пьесы Петра Гладилина.

- В моде у просвещенной молодежи был «оргиазм»! - Заявляет Анна Павловна родным.

- Оргазм? - Ужасается папа, напрасно оберегающий восемнадцатилетнюю дочку от «жеребцов».

И вот все семейство по очереди, зять, дочь и внучка, выясняют у старушки, каково это было участвовать с «сексуальных оргиях» культа Эроса и «Диониса распятого», курить опиум и стреляться и играть в рулетку с «рэвольвером». Фатальная случайность спасла тогда жизнь эйфорической девушки, а ее любовь и замужество превратились в «брак втроем» по типу Маяковского и Бриков или любовных переживаний Андрея Белого.

Лариса Крамер является на сцену, как фейерверк, в наряде клоуна с лыжами, да так (то и дело присасываясь к фляжке с коньячком) в этом амплуа и пребывает, на самом деле готовясь к неизбежной смерти и новому рождении. Ее идея и вера, к которым она пришла в ГУЛАГе, когда под стихи Игоря Северянина валила лес и почти отдавала концы, замерзая в снегу, в том что переселение душ существует. Бабушка, узнав о беременности внучки, обрадована, потому что убеждена, что должна умереть до родов Наташи, чтобы стать ее ребеночком. Внучка узнает в ребеночке собственную бабушку, увидев, как та подмигивает ей правым глазом.

Этот секрет бабуля и внучка должны сохранить между собой, остальные бурные семейные разборки разворачиваются на тему «замуж или аборт», потому что верный служитель культа музыки, этакий современный Сальери, на самом деле ханжа, тиран и тайный эротоман, в чем и убеждается зритель в эффектном эпизоде спектакля, когда Эдуард Золотавин произносит блестящий и патологически чувственный монолог во славу женщины-фетиша (в качестве таковой зрителю представлен большой баннер с Мэрилин Монро).

Редкое в наше время качество гладилинской драматургии - наличие мощного «бэкграунда» в каждом герое. Кроме трех дней и ночей, перед нами зримо встают судьбы всех без исключения - даже юной Наташи, у которой, как мы понимаем, светлое будущее («Бог поцеловал»), тогда как судьба папаши прозябать на задворках творческого процесса, несмотря на весь его пафос и искреннее служение искусству.

- Твоя «интеллигентность» - идиотизм серого, мышиного цвета! - Бросает дворянка, прошедшая ГУЛАГ, бездарному зятю, которого презирает и унизительно зовет «человеком», намекая на его неизбывное лакейство.

Но и у персонажа Золотавина имеется своей «бэкграунд»: он вырос в коммуналке на 32 семьи, его мать была алкоголичкой, и когда она напивалась с беспалым токарем (вероятно, инвалидом Отечественной войны), малыш спасался тем, что слушал радио, из которого по тем временам звучала преимущественно классическая музыка, как формулирует герой, единственная защита от мерзостей жизни.

Эта классика, в фортепианном исполнении, либо в виде оперных арий, звучит постоянным фоном к спорам героев о жизни и об искусстве, к их воспоминаниям о прошлом или грезах о будущем, к их конфликтам и выяснении простого факта: так будет жизнь или нет? Случится оргиазмия в самом лучшем и высоком смысле этого устаревшего слова, или герои будут мучиться привычными оргазмами, что называется, ни уму, ни сердцу.

И все эти юмористические (и вместе с тем - вполне серьезные) дискуссии о том, стоит ли вырывать себе глаз, если посмотришь на женщину с вожделением, прелюбодействуя в сердце своем, – Лариса Крамер великолепно обыгрывает, превращая притчу в эффектный номер: она находит на полу воображаемый глаз и съедает его, как бы ставя окончательную точку под вопросом о лжи некоторых библейских заповедей.

Понятно, что все юморные, скандальные и трогательные сценки и диалоги «за жизнь» и «на разрыв аорты» должны закончиться ее, Анны Павловны, уходом в мир иной, который у московских режиссеров, при всех скудных, чисто технических, возможностях нашей сцены, - все равно получился весьма эффектным. А от эффектов театру все равно никуда не деться, такова его исконная природа.

Но и это еще не было финалом, концовкой. В спектакле их по-модному несколько, но кульминацией, конечно, останется неожиданный проезд старушки-ребенка Ларисы Крамер с соской во рту на детском велосипеде и подмигивание правым глазом в зал.

Художественный вкус - вот паспорт режиссера

Это я перефразировал одну из фраз спектакля, которую произносит укравший ее у Набокова персонаж Золотавина: «Искусство - паспорт художника».

В принципе так оно и есть. Награды и звания ничего не значат, но вот вопрос, почему у московских режиссеров все получилось органично, а у других, того же Верхглядского, «с грехом пополам, преодолевая трудности»?

Во-первых, лично мне чрезвычайно удачным показался кастинг актеров. Здесь удалось избежать привходящих мотивов отбора на роль: «муж - жена», «мать - дочь» и прочее обычное в театре грехопадение.

О Золотавине я уже упомянул, но здесь хотелось бы развернуть мысль: эта роль как будто специально написана под Золотавина, умеющего сочетать лиричность, юмор, страсть и убедительность, которая, добавлю, столь же свойственна и Валентине Банаковой, просто в этом именно спектакле ее роль много скромнее.

Не ударили в грязь лицом молодые - Наталья Петрова и Руслан Джурабеков, хотя здесь возможны варианты, тогда как в настоящем искусстве вариантов быть не должно в принципе, то есть всякий вариант обязан быть единственно верным.

Ну, а что касается Ларисы Крамер, то тут комментарии излишни: уже один удар Пеле консервной банкой точно в цель (без права на промах) стоит долгих монологов. Как выразился когда-то Джеймс Джойс, гений никогда не ошибается, даже если вам или ему самому кажется наоборот.

Мне лично кажется, что это именно тот случай, когда режиссеры попали в цель безоговорочно.

Ну, и, наконец, во-вторых.

Спектакль, как это часто у нас бывает,  не разваливается на части, в нем нет спадов и подъемов, нет дисбаланса в актерском ансамбле, когда какой-то актер явно выделяется на фоне других своим мастерством или вдохновением, или кто-то вдруг резко проваливается, как в метафизическую оркестровую яму.

«Афинские вечера» получились на удивление цельными и наделенными очень редким в наше время качеством - установкой на катарсис. Да-да, именно так это и звучит, без гипербол.

И когда отзвучали аплодисменты, и публика потянулась в холл, к вешалке, я увидел на лицах женщин светлые слезы радости.

Что еще нужно художнику?

Саша ДОНЕЦКИЙ 

ПЛН в телеграм
 

 
опрос
Необходимо ли упростить выдачу оружия в России?
В опросе приняло участие 217 человек
Лента новостей