Проклятие зубастой вагины

Формула Джона Леннона «Женщина – это ниггер мира» в целом до сих пор справедлива, особенно в России, несмотря на все очевидные успехи феминизации общества. Получив на Западе и в СССР равные гражданские права с мужчинами, женщины (по крайней мере, пока) не преодолели своей биологии, то есть остаются существами живородящими и млекопитающими, иначе говоря, социально уязвимыми.

Материнство и детство – последний оплот традиционного мира, устроенного на разделении мужского и женского начал, четком распределении социальных ролей отца и матери.

Двадцатый век сломал вековую схему: мужчина – «хозяин», женщина – «домохозяйка», сдвинул и перемешал ритуальные отношения мужа и жены, фактически отменив семью за ненадобностью. Грубо говоря, семья женщине не нужна, поскольку не нужен и муж, как многолетний партнер в рождении и воспитании детей (сейчас оставим за скобками слово «любовь» и потребность в «семейных ценностях»).

Стоит женщине добиться материальной независимости и примерить униформу бизнесвумен, как «ячейка общества» трещит по швам, если, конечно, суженый не намерен мириться с унизительной ролью подкаблучника.  

Фитнес и культ мускулинности, равно как и повсеместная гламуризация жизни, превращают современную женщину в андрогина («лошадь с яйцами»), отказывающего своему младенцу в материнском молоке. Чтобы не навредить форме бюста и сохранить привлекательность, продвинутые фемины предпочитают использовать для деторождения суррогатных матерей и донорскую сперму, выкармливая своих детей эрзацами молока. Соображения профессионального роста и карьеры оказываются важнее, чем материнский инстинкт и воспитание детей. Тенденция такова, что дети как бы все больше обобществляются, где мать и отец сводятся к своим чисто биологическим функциям доноров, служа  источниками сперматозоидов и яйцеклеток, тогда как воспитание берет на себя государство.

Разумеется, пока это всего лишь некие радикальные проявления грядущего равенства полов, характерные для стран с высоким уровнем жизни, да и там далеко не повсеместная картина, что же касается России, то ее жесткие социальные реалии пока позволяют повторять за Джоном Ленноном старую мантру: «Женщина – негр мира», то есть, расшифровывая метафору, «рабыня, жертва мужского мира».

Может быть, в мегаполисах женщины и способны конкурировать с мужчинами в офисах продаж или в сфере обслуживания, но в провинции они по-прежнему, за редкими исключениями, обречены зависеть от социальных успехов своего мужчины, а если эти успехи по каким-либо причинам отсутствуют, то единственная перспектива для нее и ее гипотетических детей – это социальное дно. Не поэтому ли брошенные дети стали для нашей страны нормой? 

Так называемый русский феминизм – это миф, сказка для дурочек, начитавшихся статеек из журнала «Космополитен».

Успех для женщины в нашей стране по-прежнему связан исключительно с удачным выходом замуж. Если же с мужем не повезло, или его вообще нет, женщине остается грубая борьба за существование.

«Отхватив» же удачливого мужа, женщина будет терпеть любую тиранию, садизм и измены, лишь бы сохранять статус замужней женщины, а значит, и пользоваться теми благами, которые обеспечивает ей социально реализованный альфа-самец.

Опять же, повторюсь, мы оставляем здесь за скобками отношения, основанные на любви, заботе и доверии, которые, если верить женским романам и телесериалам, помогают преодолеть все житейские трудности.

Жизнь, однако, не телесериал, и у всех нас полно историй о том, как легко рушатся, казалось бы, самые крепкие семьи. Устав считать копейки, жены бросают своих мужей-неудачников ради более «упакованных» вариантов существования, соответственно, мужья кидают своих постаревших жен, прельстившись телами юных охотниц за комфортом.

Каждый из нас предпочел бы жить в обществе победившего феминизма, а не в диком мире отцов, где все продается. Феминистки в идеале борются не только за свои, сугубо женские, права, но и за права мужчин, ведь феминизм на самом деле – это просветительский по духу проект, эталон которого – равенство не столько полов, сколько людей вообще.

Единственная претензия к феминизму заключается в том, что подчас его адепты игнорируют как раз биологический аспект сосуществования полов, как бы ожидая от женщины и мужчины равных потенций. Между тем, природа мстит за подобное легкомыслие, и мстит жестоко, обрекая индивидуумов (на первый взгляд успешно преодолевших биологическую заданность) на экзистенциальное одиночество.

Как бы несправедливо и жестоко не был устроен мужской мир, но это мир прогресса и созидания, что готовы признать и сами женщины, если они для этого признания достаточно умны: «Один из невыносимых феминистских предрассудков – модное презрение к «патриархальному» обществу, в котором якобы невозможно найти ничего позитивного. Но это патриархальное общество освободило меня как женщину. Можно составить эпический каталог мужских достижений – от замощенных дорог, водопровода и стиральных машин до очков, антибиотиков и одноразовых пеленок. Каждый раз, когда я переезжаю мост Джорджа Вашингтона в Нью-Йорке, я думаю: это сделали мужчины…

Увидев гигантский строительный кран на платформе грузовика, я останавливаюсь в почтительном благоговении, словно перед церковной процессией: какая мощь воображения, какая грандиозность! Эти краны связывают нас с древним Египтом, придумавшим и осуществившим монументальную архитектуру. Если б цивилизация оставалась в руках женщин, мы бы до сих пор жили в травяных хижинах» (Камилла Палья «Личины сексуальности: Искусство и Декаданс от Нефертити до Эмили Дикинсон»).

Камилла Палья предупреждает Запад об угрозе регресса.

Именно благодаря проективным способностям мужчины, мир таков, каков он есть сегодня. Само творческое начало, присущее мужчинам, детерминировано их мужской природой, тем, что их половые органы вынесены наружу. Отсюда мужская потенция к объективации и концептуализации бытия.

Палья даже ссылается на струю мочи, которую, в отличие, от женщины, мужчина способен направить ввысь, создавая своего рода «трансцендентную арку».

Женщина ни на что подобное не способна.

Зато она способна на другое:

«Если сексуальная физиология обуславливает модели нашего поведения, то какова основная метафора женщины? – Задается вопросом Камилла Палья и отвечает: - Это – тайна, сокровенность. Женское тело – потайное, сакральное место. Мифологическое отожествление женщины с природой – правильно. Беременная женщина демонически, диаболически полна собой. Как онтологическая сущность она не нуждается ни в ком и ни в чем. Это образец солипсизма. Женское тело – лабиринт, в котором теряется, исчезает мужчина. Миф североамериканских индейцев о зубастом влагалище (вагина дентата) – ужасающе правильная транскрипция женской мощи и мужских страхов. Метафорически любое влагалище обладает невидимыми зубами, ибо мужчина извлекает из него меньше, чем вводит. Сексуальный акт – это своего рода истощение мужской энергии женской самодовлеющей полнотой. Латентный женский вампиризм не социальная абберация, а продолжение материнской функции. В сексуальном общении мужчина поглощается и вновь отпускается зубастой хищницей, которая носит его во чреве».

Это, конечно, философия, причем радикального толка, но представим на миг, что мужчин не существует в природе, и женщины рожают исключительно девочек, то есть себе подобных.

Где находилось бы человечество?

Двух этих цитат достаточно, чтобы согласиться с американской интеллектуалкой: да, люди до сих пор жили бы в гамаках, натянутых меж деревьев.

Западные интеллектуалы осознали опасность метафорической кастрации мужчин (замещения традиционных ролей, превращения их в условных «женщин») достаточно давно, представляя обществу послания-предупреждения в формах актуального искусства.

Так, еще в 1976-м году знаменитый итальянский режиссер-провокатор Марко Феррери снял свой кино-манифест «Последняя женщина» с Жераром Депардье и Орнеллой Мути в главных ролях. Не буду пересказывать фильм, но его идеологическая кульминация – эпизод, в котором герой Депардье отсекает себе пенис ножом для разделки хлеба, тем самым символически расписываясь в собственном мужском фиаско.

Согласно Феррери, феминизм – это общество кастрированных мужчин и мускулинных женщин, метафорическое «ни то, ни се», обреченное на упадок и смерть.

Когда восторжествует истинно «бабий век», цивилизация закончится, и человечество вернется в изначальное лоно природы.

В ту самую «вагину дентату».

Саша Донецкий