Провинциальное порно
Выставку вчера разобрали, а неприятный душок остался. Здешние фотографы наглядно продемонстрировали, что по части черной зависти и мелкого пакостничества по отношению друг к другу они мало чем отличаются от представителей других творческих призваний. Скандал с «Фотоформулой красоты», по псковскому обычаю, конечно, больше напоминал бурю в мензурке, чем полноценный сюжет с мордобоем, но он все-таки не был совсем бесполезен. И навел на некоторые выводы, которые характеризуют конкретно жизнь в таком захолустном городке, как Псков, свидетельствуя, что времена и нравы медленно, но меняются даже, казалось бы, в безнадежной глуши.
Что же произошло? Оказывается, на выставке, с провинциальной помпой открывшейся в выставочном зале Палат Подзноевых, были экспонированы, кроме пейзажей и свадебных фото, несколько произведений эротического свойства.
Казалось бы, в наш просвещенный век кого удивишь «обнаженкой»? Тем более, голая женская натура (кстати, имелась и мужская) там, на «Фотоформуле» – явно не эксперименты из приватного альбома. А вполне себе концептуальные изображения, где есть обнаженная модель и те или иные технические ухищрения художника, призванные представить эту модель в неком преображающем свете.
То есть в художественных задачах псковских фотографов не приходится сомневаться.
Что же тогда вызвало гнев поборников нравственной чистоты?
Скажем прямо: присутствие на фотобумаге больших и малых половых губ, четко читающихся на снимках, несмотря на все приемы оптического остранения, которыми пользовался фотограф.
Напомню, что остранение – термин, введенный в теорию искусства русским формалистом Виктором Шкловским еще в начале 10-х годов прошлого века в программном тексте «Искусство как прием».
Примечательно, что, когда Шкловский осмыслял этот феномен, то за примерами остранения он обращался, в том числе, кроме прозы Толстого и Гамсуна, и к эротической поэзии, прежде всего, фольклору, где ядреная непристойность всегда ценилась особо.
Понятно, что вербальное изображение и буквальное воспроизведение, то есть в данном случае фотоснимок, – это две большие разницы.
Мы можем считать неприличными медицинские термины, обозначающие гениталии, или слова на «х» и на «п», но метафоры и эвфемизмы, выполняющие ту же работу обозначения, есть уже предмет словесного искусства, и никак иначе.
У Шкловского речь вообще-то идет о загадках, в которых прячутся вагины и пенисы и их совокупления, где языковая игра, речевое остранение предстают в наиболее ярких, сочных и выразительных формах.
Что до псковской «фотоформулы», то здесь ничего подобного не было ни в помине, ни в намеке. Никакой нарочитой похабщины. Никаких соитий с Вечностью. Все достаточно тривиально.
Повторюсь – исключительно одна гладко выбритая женская промежность, смонтированная среди падающего жемчуга, или угадывающаяся между ног одиноко сидящей модели.
Когда поборники нравственной чистоты принялись бить в общественный набат, лично мне была не очень понятна эта тревога.
Существует стандартное определение порно как изображение полового акта с обязательным участием пениса. Если пенис отсутствует (не важно, в состоянии эрекции, или без), то и нет предмета спора, нет порно.
Хочешь, поглядеть порно, зайди на нужный сайт, и почувствуй разницу: где высокое искусство, а где голая фиксация физиологического процесса.
Однако те, кто отказывает порнографии в статусе одной из муз, вообще ни черта не понимают в эстетике. Зачем, спрашивается, Пикассо этим занимался? Ведь великий испанец не только зарисовывал половые органы своих жен и проституток, но не брезговал изображать и буквальные, причем довольно грубые и жесткие, моменты отношений мужчин и женщин. Зачем?
Наверняка художник находил в этих актах один из творческих импульсов, одно из проявлений так называемой «красоты».
Значит, в данном случае дискуссия развернулась вовсе не о фотографиях самих по себе (на мой вкус они вполне невинны), а о границах дозволенного здесь и теперь.
Что считать пристойным, а что нет?
Типа у себя в студии можете выставлять все, что угодно, хоть секс с собаками, а в центре Пскова никаких бритых мохнаток.
Но это и есть цензура.
И вот как раз здесь мы и возвращаемся к первому абзацу: жизнь в Пскове настолько изменилась, что стали возможны такие вот «Фотоформулы» с малыми и большими половыми губами в рамках. И никакие чиновники не прибегают с горящими глазами и не сыплют из глаз искры, дабы сжечь ко всем чертям неугодные фотографии.
Какие-никакие дискуссии о пристойном и непристойном, опять же, чрезвычайно важны. И тот факт, что к жизни спор был вызван столь ничтожным поводом, только подтверждает тренд: медленно, но верно Псков из города лубков и матрешек превращается в часть единого культурного пространства, один из пунктов на карте глобальной деревни.
А как же дети? – Восклицают поборники нравственной чистоты, призывая на помощь последний аргумент. - Там могут быть дети…
А вот тут хочется встать и дать по губам. Поскольку дети здесь совершенно ни причем.
Когда мне было лет двенадцать, то я увидел первый настоящий порноснимок, который мне показал одноклассник. И это случилось в стране, где распространение порно преследовалось по закону.
Что уж говорить о нынешних реалиях, с Интернетом и кабельным ТВ?
Апелляция к детям – последний аргумент для прикрытия каких-то иных, часто негодяйских целей. Например, для желания запретить, закрыть, кастрировать. Детей сюда тащат как болванки, которые бросают на минное поле, чтобы дальше самим пройти по трупу художника.
Я не стал бы сейчас об этом всем даже заикаться, о всей этой псковской скандальщине с участием уважаемых и не очень псковских фотографов, если бы на прошлой неделе сам не столкнулся с запретом на искусство.
И опять прозвучал подлый аргумент: дети, там, видишь ли, дети.
Детей лично я не видел, а вот попытка свести искусство к материалу, к языку, представляется мне негодным способом дескридитации. Не надо обманывать публику и самого себя: непристойность сама по себе вовсе не тождественна надписям в общественном туалете. Есть еще искусство, то есть замысел, игра слов, юмор, лиризм, душа, наконец.
Вдруг кто-то решит, что прыщик, попавший в кадр, непристоен? Или непристойна мочка уха? Или ноздря? Что делать художнику?
Защищаться! Бить в свой барабан. Но пасаран! Потому что все эти запреты, ограничения, все это дешевое резонерство и есть самый настоящий фашизм. Иначе говоря, тоталитарное мышление, которое вечно рядится то в либеральные словечки, - грош им цена, - то в соображения «высокой нравственности», то в «заботу о детях».
А на самом деле есть просто одно из очередных проявлений распоясавшегося Эго маленьких жалких пачкунов, желающих ретранслировать свое Я в каждую клетку пространства. Заткнуть рот, завесить фотографию или картину дерюгой, как это и случилось несколько лет назад на выставке в галерее на Герцена.
Несчастный, безнадежный, убогий, даже глупый какой-то, дурной провинциализм, изживаемый, как показывает опыт, с великим трудом.
Увольте, но мне в этом провинциальном пространстве маленьких фюреров жить абсолютно не хочется, мне тут и тесно, и тошно, и душно, и некому бутылку подать в минуту душевной невзгоды.
В 1974-м году знаменитого американского писателя-нонкомформиста Чарльза Буковски спросили, что он думает насчет недавнего решения Верховного суда о порнографии?
Имелось в виду решение Верховного суда США по делу «Миллер против Калифорнии» (1973), в результате которого был введен т. н. «тест Миллера» на определение непристойности того или иного материала и, соответственно, определялось, подпадает ли материал под защиту Первой поправки (о свободе слова) к Конституции США). Данные решения по определению Верховного суда должны приниматься на местах (на уровне штата и т. д.).
- Глупо было передавать это на места, в города. - Здраво ответил Буковски. - Ну, то есть: человек снимает кино, тратит на него миллионы долларов – и не знает, куда его отправлять. В Голливуде его полюбят, а в Пасадине нет. Тут придется выяснять, как фильм воспримут в каждом конкретном городе. Насчет непристойности я вот что думаю: не надо давить. Пусть все будут непристойны сколько влезет, и тогда все рассосется. Те, кому надо, будут пользоваться. Так называемое зло получается, если что-то прячут, не пускают.
И хотя у нас северная Псковщина, а не Южная Калифорния, под этим мнением я подписываюсь.
Саша Донецкий
Примечание:
Буковски Ч. Интервью: Солнце, вот он я. СПб. «Азбука-Классика», 2010. С. 130-131.
