Сцена / Фестивали

И Шарики кровавые в глазах...

16.02.2019 12:00|ПсковКомментариев: 15

Может ли человек считать себя хозяином мира, если он даже не хозяин сам себе? Политик, генетик, художник - какие эксперименты он может себе позволить, если не способен даже на час вперед предугадать последствия своих поступков? Эта проблематика булгаковского «Собачьего сердца» ушла на второй план в знаменитой экранизации Владимира Бортко, подарившей зрителю «белого и пушистого» профессора Преображенского и «хама-душителя» Шарикова. На самом деле текст повести глубже и многограннее - в этом уверен режиссер Олег Еремин, который привез на XXVI Пушкинский театральный фестиваль свою сценическую версию повести.

Псковичи очень много ждали от постановки - об этом говорит уже то, что все билеты на оба представления были раскуплены заранее. Но по окончании первого действия многие уже засобирались за верхней одеждой. Всеведущие сотрудницы гардероба увещевали: «Оставайтесь, дальше интереснее будет!» И знаете - они действительно всеведущие.

Как выяснилось позже, во время обсуждения спектакля критиками, блогерами и зрителями в театральном буфете, так и было задумано. Первое действие - классическое, в эстетике привычного всем психологического театра, второе - авангардное, собравшее в себе приемы многочисленных театральных веяний XX века, от футуристических опытов до хеппенингов и перфомансов.

Совершенно очаровательный Шарик под переливы Рахманинова превращается в первобытного Полиграф Полиграфыча, выкрикивающего в микрофон отдельные особенно важные слова: РСФСР, товарищ. Доктор Борменталь и профессор Преображенский пьют, едят, ругают советские газеты и диагностируют «разруху в головах» - все как Булгаков прописал (с той лишь разницей, что странница, пришедшая посмотреть на «собачку говорящую», не сказала сакраментальное и ожидаемое: «Из Пскова я». Это фраза из фильма Бортко, но не из повести Булгакова).

Единственное, пожалуй, что предвещает безумие второго акта - впечатляющее декольте Зиночки и необычный облик Шарика: к его спине пристегнуто туловище собаки. По сцене передвигается эдакий собакокентавр - после операции задняя часть собаки во всей ее натуралистичности устремляется ввысь, напоминая картинки со скотобоен, и исчезает под потолком).

После антракта зрителей на сцене ждет целый античный хор: Шариков в окружении себе подобных произносит алфавит - от А до Я. После буквы «Ц» хор запевает «Вставай, проклятьем заклейменный». Собственно, весь этот хор - и есть Шариков, во множестве обличий и масок, и «имя ему - Легион». Первый, второй, третий - все подходят к Преображенскому с одной и той же бумагой о назначении «заведующим подотделом очистки г. Москвы от бродячих животных (котов и прочее) в отделе МКХ».

Бряцая цепями, непринужденно поигрывая гильотинированными головами в футбол, в модных и не очень «прикидах» они ищут и находят свое место под солнцем. Природная сущность стаи Шариковых (в противоположность цивилизационному, научному миру профессора и доктора) акцентируется и в одежде (анималистические принты), и в декорациях (пол устлан ковром из множества шкурок, причем не только кошачьих: в очертаниях покрытия угадываются и черепаха, и медуза, и человек; повсюду на сцене видны черепа и кости животных).

Смена стилистики подчеркнута и сменой музыкального сопровождения. Теперь звучит не Рахманинов и La vie en rose («Жизнь в розовом цвете») - сцену захватывает дисгармония, скрежет, стуки, визги, и несколько постоянных рефренов «а хорошие» и «белок будут делать» (Шариков у Булгакова «бормотал насчет того, что личности ему неизвестны, но что они не сукины сыны какие-нибудь, а хорошие»). Наложенный на единый механистичный ритм, весь этот звукохаос превращается в диджейский сет. Несколько эпизодов - и на этот сет уже накладывается Рахманинов («ряд волшебных изменений милого лица»), глядишь - а классическую мелодию берут «на вооружение» сами Шариковы, распевают ее на «пати» в облаках распыляемых дезодорантов.

По мысли режиссера спектакля, подобные трансформации - обычная практика бытования человеческой цивилизации. «Эпохи сменяют друг друга, это не разовая ситуация, к грекам приходят римляне, к римлянам еще кто-нибудь и так далее, - пояснил он после спектакля. - Это постоянно повторяется. Даже наша страна пережила несколько смен, когда все уничтожили и начали заново. Эти люди быстро учатся, если вчера это был дурачок с улицы, который копался в носу, то сегодня это человек, одетый в Гуччи, с тремя высшими образованиями, что не отменяет копания в носу. Такая кутерьма - это наше наследие». Вместе с тем, спектакль, как он признался, затрагивает не только цивилизационные проблемы, но и экологические: человек считает, что природа ниже его и должна работать только на него, и каток цивилизации подмял под себя все вокруг.

С точки зрения руководителя Театрально-концертной дирекции Псковской области Дмитрия Месхиева, спектакль «Собачье сердце» затрагивает и очень важные нравственные проблемы. «Здесь речь идет о рождении и смерти «быдлизма», - уверен он. - Уничтожить его можно только хирургическим путем, это главный месседж, я это четко увидел в спектакле, и это удача постановки». 

 

Кстати, режиссер все же сделал реверанс в сторону тех, кто на протяжении всего спектакля ностальгировал по фильму Бортко: в финале спектакля один из двойников Шарикова лихо пошел вприсядку.

Что до самой «говорящей собачки», то режиссер до конца остался верен себе: свершив оборот, колесо истории просто вернулось на круги своя, и из-за розовой ширмы под La vie en rose явился миру преображенный Преображенским Шариков - уже не убежденный поборник идеи гегемона пролетариата, а новый русский с рюмкой в одной руке и сигарой в другой.

Страшно, а не скучно жить на этом свете, господа, ведь колесо истории продолжает свой бег, и кто в следующий раз окажется на месте собачки - большой вопрос.

Елена Никитина

ПЛН в телеграм
опрос
Необходимо ли упростить выдачу оружия в России?
В опросе приняло участие 273 человека
Лента новостей
30
Ваш браузер использует блокировщик рекламы.
Он мешает корректной работе сайта.
Для того, чтобы этого избежать добавьте наш сайт в белый список. Как это сделать.