Актер Всеволод Цурило: Довлатов нравится мне за художественную злость

Центральным художественным событием фестиваля «Заповедник», который пройдет в Пскове и Пушкинских Горах 23-25 сентября, станет премьера спектакля «Человек, обреченный на счастье» от Псковского театра драмы имени Пушкина. Жанр постановки по текстам Сергея Довлатова, как его определил режиссер Борис Бирман, - лирическая комедия на грани абсурда. В главной роли - рассказчика Далматова - известный петербургский артист Всеволод Цурило. Накануне премьеры обозреватель Псковской Ленты Новостей Александр Донецкий побеседовал с актером о том, за что люди ценят и любят Довлатова.  

- Всеволод, может, вопрос и неожиданный для актера, но нравится ли вам роль в спектакле по Довлатову?

- Отвечу просто и односложно. Работа над ролью очень нравится. Если бы не нравилась, то все, наверное, было бы иначе. Это интересно. Хочется, чтобы получилось все, как задумано.

- А как задумано? Что у вас за персонаж?  

- Все-таки это больше Всеволод, чем Довлатов, потому что мы так решили, что мы не будем впрямую играть Довлатова. Мне кажется это бессмысленно. Режиссеру Борису Бирману тоже так кажется, и это хорошо. Я играю мое представление о Сергее Довлатове, через собственное ощущение я пытаюсь передать его переживания.

- Здесь имеется одна ловушка, в которую, как я замечал, часто попадают даже довольно проницательные читатели. Они начинают путать Довлатова-автора с его рассказчиками, от первого лица которых ведется повествование. Между писателем и рассказчиками все-таки существует достаточно большой зазор. Довлатова, наверное, действительно сыграть сложно, а вот рассказчика можно вполне... ну, как он написан Довлатовым, этакого интеллигентного охламона...

- Да, мы и стараемся показать как раз рассказчика. Не столько охламона, сколько  человека трудной судьбы, имеющего какие-то убеждения, идеи, испытывающего, как и все мы, разные человеческие чувства: веру, любовь, разочарования.

- Рассказчик Довлатова тем и интересен, что если он и охламон, то симпатичный. Этим он привлекает читателя. Я бы использовал другое, более «довлатовское» слово - раздолбай. 

- К сожалению или к счастью, существует и такая сторона личности героя, но мы только ею не ограничиваемся. Мы, разумеется, не можем игнорировать эти черты характера, но наш спектакль - не про это. Все это не просто так, не из желания быть просто раздолбаем. Есть ведь какие-то другие внутренние мотивы, которые заставляют вести себя так, а не иначе. Пусть он кому-то и кажется раздолбаем. Но на самом деле внутри него живет то, что болит и беспокоит. Раздолбайство - это только внешнее следствие внутренней драмы.

- Реакция?

- Я предпочитаю слово: защита. Так герой защищается от мира, в котором ему не находится места. Он закрывается от реального мира, где его не понимают. Мне хочется показать зрителю истинные мотивы поведения героя.

- И ваш персонаж должен вызвать сочувствие у зрителя?

- Тут уж как получится. Хотя сам я на сочувствие не рассчитываю. (Смеется).

- А как вы вообще пришли к Довлатову как к автору? Когда открыли его для себя?

- В детстве и юности я Довлатова не читал. А для себя открыл по работе. Дело в том, что я играл две роли в постановке Театра имени Ленсовета «Заповедник» - сначала Леню Стука, а потом литератора Потоцкого. Вторая роль мне нравилась больше. Вот тогда, в 2008 году я и начал читать Довлатова. Не могу сказать про себя, что Довлатов сразу стал моим любимым писателем.

- А сейчас можете сказать?

- И сейчас не могу.

- То есть ваше отношение к Довлатову?..

- Неоднозначное.

- Это если одним словом, а если как-то попытаться обосновать?

- Довлатов мне нравится за остроумие, за иронию, я бы даже употребил такое слово - за злость. Это вовсе не агрессия, а именно злость художественная. Это всегда интересно в искусстве. Я не склонен как-то однозначно определять Довлатова, как это делает, к примеру, критик Дмитрий Быков. Мол, Довлатов - это писатель для непритязательного читателя, легкое чтиво. Но свое личное мнение мне бы хотелось оставить сейчас при себе. 

- А почему? Вы же, когда выходите на сцену, в роли довлатовского персонажа, все равно так или иначе выражаете свое отношение к нему?

- Я могу позволить себе только легкий намек, не более того. В пределах работы, как у актера, у меня - одно отношение к своему персонажу. Как у человека - совсем другое. Эти два чувства сильно отличаются.

- Вы меня заинтриговали.

- Понимаете. Я сейчас влезу в шкуру своего персонажа, выйду на сцену и, скажем так, стану оправдывать все его поступки. Даже плохие. В этом - моя художественная задача. И сейчас я еще не знаю, что конкретно получится на сцене.

- То есть вы еще находитесь в творческом поиске?

- Да, и после премьеры буду искать. Так всегда в работе над ролью. Возможно, что-то изменится в моей трактовке образа. Вдруг завтра я его как-то иначе почувствую? Для меня это всегда длительный процесс. Зритель найдет в нашем спектакле и смех, и грусть. В принципе, зритель найдет то, что написано Довлатовым. А Довлатов писал про нас.

- А вы считаете, что за 30-40 лет люди не изменились?

- Возможно, люди сегодня мыслят какими-то другими категориями, не так, как в 70-ые годы прошлого века. Но в основе своей - люди те же. Их всегда будут интересовать любовь, деньги, проблемы творчества, власть. Мне хотелось бы, чтобы мой персонаж, в разных ситуациях проявляясь по-разному, оставался цельным человеком, правде которого веришь. Мое собственное высказывание о Довлатове  зритель должен увидеть на сцене.

- Согласны ли с замыслом режиссера, спорите ли вы с ним в трактовке образа? Может быть, преодолеваете сопротивление художественного материала? 

- Я думаю, сопротивление в большей или меньшей степени всегда происходит, и я здесь, конечно, не исключение. Тем-то и интересен театр. Но я больше спорю сам с собой, чем с режиссером. Все-таки замысел режиссера я понимаю и принимаю. Просто замысел обычно не сразу усваивается, требуется время и большая работа, чтобы он стал твоим. К этому нужно прийти. И рационально, и эмоционально. У режиссера можно спросить. Нужно понять самому. Не всегда все сразу ясно в роли. Для того и существуют репетиции, чтобы открыть нечто новое в себе, в роли, то есть в искусстве, а в итоге - и в самой жизни.

Беседовал Александр Донецкий