Игорь Иванюк: Вуайеризм нарциссиста

Художник Игорь Иванюк легко, можно сказать, шаля, перемещается из окружающего нас быта в свои картины и действует там, внутри, на правах персонажа: вычурно подшучивает над зрителем и издевательски корчит рожи.

Но и полностью не доверять ему не стоит: при всей явной, бьющей в глаза иронии, игре с абсурдом, он и серьезен, суров до занудства, до нытья десен. При опьянении фантазией – отчаянно натуралистичен, как будто снимает посмертные слепки с действительности. Его голые чудаки, попавшие в поток равнодушно одетых людей, это, конечно, метафора хрупкости, уязвимости, беззащитности индивидуума в грубой мясорубке житейских обстоятельств, среди одушевленных манекенов, полых фигур, но и не только метафора, а и жесткая, даже жестокая правда.

Поэзия, карнавал, театральность соседствуют, или, вернее, наслаиваются на тщательно украденную подробность, на моментальную вспышку истины. Да, вот так и бывает. Я это сам видел, ничего не придумал, глядите!

Эта двойственность – игра категориями: вымысел-натура – сперва обескураживает. Персонаж имплицитно присутствует везде, во всяком изображении, как будто не успел войти в раму. Возникает эффект живого свидетельства, как бы физического наличия очевидца. Я не имею в виду демиурга, эту обезьяну Бога, вдруг возомнившую себя создателем целой Вселенной. Подразумеваю вкрапление в мессидж двойника автора, который как будто ставит свой художественный аппарат на космическую выдержку и успевает зайти в кадр, и не только зайти, но и там затеряться, спрятаться за портьерой, или прикурить сигарету, ударившись о дверной косяк.

Если исконного, изначального присутствия себя самого нельзя отнять у художника, как нельзя лишить артефакт материала, то вот эти нарочитые скачки в картину и обратно – редкое явление, безусловный феномен. Художник, даже если он безнадежно, до неприличия и стыда, бездарен, все равно и навсегда – автор. Речь здесь идет лишь о свойствах художника и качествах созданного мира, а не об онтологии. Пусть художник обнаруживает вопиющее ничтожество, бессилие, заурядность, но это и есть его бытие. Никуда художнику от себя не деться. Он подражает – природе ли, другому художнику, Богу, – а демонстрирует, собственно, только одно: свою способность умножать реальность. И этого достаточно.

А вот Иванюку – мало. Нужен еще художественный подвыверт, так сказать, кивок, подмигивание зрителю: я здесь живу.

Кажется, я успел довольно много сказать о картинах Игоря Иванюка.

Зачем он выпускает на волю полотен своего двойника? Ведь это не очень прилично, похоже на нарциссизм и вуайеризм, подглядывание одновременно. А это, как ни крути, девиация, пусть не чисто сексуальная, но и художественная. Весь фокус в том, что это не только подглядывание за другими, как на картине «Лоскутное одеяло», но и вглядывание в себя, фиксация своего изменчивого, меняющего маски Эго, поскольку не исключено, что лежащий под одеялом мужчина и есть Игорь Иванюк.

Помните, признание Флобера? Эмма Бовари – это я.

Иванюк – это и соблазнительные фемины, и алчные похотливые старики, и козлы с удивительно проницательными, мудрыми глазами, и портреты «камней», болтающихся в пустоте, и извращение взгляда, и те непонятные вибрации и прорехи, которые возникают между фигурами, и без этих зияний нет искусства.    

Сколько художников, столько и мнений. Вернее, посторонних, привходящих реплик, умноженных в энную степень. Но количество реплик не переходит в качество. Диалектика вдруг обнаруживает свое полное бессилие. Ничего нельзя объяснить простой человеческой логикой. Приходится прибегать к косноязычным намекам. Как ни странно: чем невменяемей текст, тем понятней.

Итак, допустим, на каждого художника приходится десять зрителей. Значит, как минимум десять реплик обеспечено. Но это ничего не меняет. Потому что все эти реплики, глубокомысленные или плоские, в принципе, сводятся к одной дилемме: нравится или нет? Что никак не гарантирует места в вечности.

Шумиха и успех вообще не признак гениальности. Скорее уж, бывает наоборот. Гении часто подыхают на задворках. А народ предпочитает фотошоп.

Впрочем, в глухой провинции без моря разговор о гениальности как правило кончается банальной пьянкой и мордобоем, а Иванюк давно не пьет алкоголя, предпочитая ядреные смыслы и оптические эффекты.

Поэтому приходится искать объяснения ни в себе, а в общей ситуации, для которой пока не придумали более удачного определения, чем того, что звучит в каждом художественном салоне: после модерна.

- Ирония есть естественная реакция художника на всеобщий абсурд, – комментирует Игорь Иванюк, вообще склонный к концептуализации, собственные художества. - Хотя базовая характеристика здесь: мое личное виденье этого самого мира, который окружает меня каждый день, каждый час...

Всякий художник, в сущности, маньяк и извращенец, в смысле - нарциссист, страдающий  вуайеризмом.

В здешних иконах постмодерна от Игоря Иванюка сей взрывоопасный коктейль горит ярче, чем истории болезней местного дурдома.

Саша Донецкий