Блокада Ленинграда: Жди меня

27 января отмечается День воинской славы России - День снятия блокады города Ленинграда (1944 год).

В 1941 году Гитлер развернул военные действия на подступах к Ленинграду, чтобы полностью уничтожить город. 8 сентября 1941 года кольцо вокруг важного стратегического и политического центра сомкнулось. 18 января 1943 года блокада была прорвана, и у города появился коридор сухопутной связи со страной. 27 января 1944 года советские войска полностью сняли длившуюся 900 дней фашистскую блокаду города.

На момент установления блокады в городе находилось 2 миллиона 544 тысячи человек, в том числе около 400 тысяч детей. За время блокады в Ленинграде только от голода погибли свыше 640 тыс. жителей, десятки тысяч погибли при артиллерийских обстрелах и бомбардировках, умерли в эвакуации.

В этот памятный день Псковская Лента Новостей публикует сочинение ученицы гуманитарного лицея г. Пскова Анастасии Голубевой, представившей себя на месте жительницы блокадного Ленинграда.              

Негромкий щелчок. Чувствую, как сон медленно-медленно отступает, снимая с меня свои путы, обнажая реальность. Голую, ужасающую, суровую реальность. Невзирая на боль, казалось бы, разрывающихся легких, совершаю вдох, и тут же воздух, смешанный с болью и отчаянием, устремляется внутрь меня.  По какой-то глупой инерции пытаюсь вспомнить, что мне сегодня снилось, тут же осознавая, всю тщетность и бессмысленность своего действия. Ленинград не видит снов. Сил не осталось даже на них. Лишь изредка какие-то смутные, чёрно-белые видения  тревожат моё подсознание, показывая мне картины того Ада, который я и так каждый день вижу вокруг себя.

С трудом поднимаю каменные веки, и взгляд постепенно фокусируется на зияющей в крыше моего дома дыре. Сквозь неё видно небо. Бесконечно угрюмое, разбитое сотнями пистолетных выстрелов, разорванное сотнями человеческих криков о нечеловеческих страданиях петербургское небо... Как скоро найду я на нём свой приют? Господи, сколько еще осталось вытерпеть?..

Преодолевая оцепенение, приподнимаюсь на локтях и оглядываю потухшим взглядом нашу комнатушку. Разбитые, местами, заклеенные окна, выцветшие, ободравшиеся обои, пара стульев, стол с потускневшей на нём скатёркой, железная кровать, на которой тихонько дремлет моя сестрёнка-Варюша, мой последний, ласковый лучик давно забытого Солнца. Скажи, Господи, а ей-то за что такая участь?! Мёрзнуть дни и ночи напролёт в этом вымирающем городе, схваченном стальным фашистским кулаком... 

Ну, ничего! Сегодня в четыре часа обещали дать поезд для очередной эвакуации. Он увезёт мою Варюшу куда-то далеко от этого кошмара, говорят, в Англию к одинокому профессору, живущему без детей. А я останусь совсем одна. Один на один с гуляющей по набережным каналов Смертью. Но выхода нет.

Пока я любуюсь Варей, она открывает свои большие серые глаза и глядит на меня. «Доброе утро, родная», - говорю я. «Доброе?» - переспрашивает она с нескрываемой надеждой в голосе. Я с трудом разгибаю окоченевшие ноги, встаю, подхожу к ней и заверяю: «Непременно!»  И сердце разрывается от этой лжи. Ну чем же оно доброе? Тем, что ей снова нечего съесть на завтрак? Или, может, тем, что сегодня она уедет куда-то прочь к незнакомым людям, не имея никакой надежды, что она еще раз когда-нибудь увидит свою любимую сестру?..

Отгоняя мрачные мысли, замечаю, что в буржуйке давно погас огонь. Дров совсем не осталось, поэтому я беру дедушкин топор и разламываю один из стульев. Вот уже некогда красивую спинку итальянского мебельного творения с охотой лижет огонь в печи. Пока тепло пытается распространиться по нашей комнате, я укутываю Варю тёплым платком, защищая её от подбирающегося со всех сторон холода: «Посиди тут. Я схожу к тёте Рите. Может, у неё найдутся хоть хлебные крошки. У нас совсем ничего не осталось...»

Поёживаясь, спускаюсь на два этажа ниже к нашей соседке Маргарите Николаевне. Дочурка её – Наденька, славная девочка, с Варей сегодня должна была уехать. Незапертая дверь тут же поддается моему толчку. Вхожу внутрь: «Тётя Рит! Эй, Маргарита Николаевна! Вы...» - картина, открывающаяся передо мной, оставляет меня в немом шоке. На почти такой же железной кровати, на какой  двумя этажами выше дремлет моя сестрёнка, сидит и тихонько плачет тётя Рита, склонившись над, казалось бы, спящей Надей.

Но нет. Внезапно я осознаю, что жизнь уже не теплится в этом крохотном тельце, и румянец уже никогда не загорится на этих милых щёчках. Я бесшумно присаживаюсь рядом, приобнимаю Маргариту, и плачем мы уже вместе. Еще одна потеря. Как же так? Почему этому невинному ребенку не дали шанс чуток дотянуть до спасения? Сегодня она бы уехала и... Эх! Сколько мы просидели в своих горестных бдениях, неизвестно. Время как будто утратило единицы измерения. Но я понимаю, что пора вернуться к Варе. Смахиваю последние слёзы, и так же бесшумно поднимаюсь и ухожу.

«Нет у тёти Риты хлеба. Ничего у неё теперь нет», - отвечаю  я своей фразой на вопросительный взгляд сестры. С непомерной тяжестью падаю на стул. Прячу лицо в костлявых холодных руках, хочется волосы рвать на себе от этой безысходности и жалости к себе, к остальным!..

Мой взгляд падает на позолоченные часы. Полтретьего. Пора собираться, мы должны успеть к поезду. В маленький обшарпанный чемоданчик укладываю пару Вариных платьев, поношенные туфли, тетрадку для рисования и её любимую тряпичную куклу - последнюю память о погибшей матери. Как можно теплее стараюсь одеть Варюшу. Путь до вокзала неблизкий, нельзя допустить, чтобы она замёрзла или простудилась.  Сама накидываю заплатанное в нескольких местах пальто. «Ну, идем! - говорю я - посмотри последний разок на своё жилище! Когда ты теперь сюда вернёшься...» «Вернусь, вернусь! Ты только жди меня тут, обещаешь?» - восклицает Варя, поднимая на меня свои бездонные глаза. «Обещаю. Обещаю моя девочка!» - пытаясь справиться с комком слёз в горле, отвечаю я.

И мы выходим. На улице идёт снег. На удивление, красивый и мягкий.  Варя пытается ртом ловить снежинки, а я одёргиваю её, стараюсь поторопить. Мы спешим по безмолвным тротуарам, а вокруг ни души. Вдруг впереди нас мы замечаем медленно шагающего мужчину. Он идёт, еле-еле переставляя ноги. И с каждым его тяжёлым шагом, я чувствую, как угасает жизнь внутри него. Внезапно он медленно опускается на колени, а затем и вовсе ложится на покрытую снегом дорогу и... засыпает. Засыпает своим последним сном. Куда он шел? Откуда? Страшно подумать, что сейчас кто-то на тёмной кухоньке сидит и ждёт его, а он здесь. Лежит на одной из разрушенных улиц Ленинграда, укутываемый хороводом снежинок. Я вновь одёргиваю Варю от этой ужасной картины, мысленно отвлекая и себя саму. На нашем дальнейшем пути нам еще не раз встречались такие незнакомцы, при одном взгляде на которых, мурашки прятались под кожу.

Вот и вокзал. Поезд уже стоит у платформы, и посадка объявлена. На перроне толпятся люди, в основном женщины. Худощавые, измученные, разбитые... Никогда не найдутся по-настоящему  значимые слова, чтобы описать их в тот момент. Они плачут, обнимают дочерей и сыновей, обнимают друг друга для поддержки. Внезапно я понимаю, что и мне нужно попрощаться с Варюшей. «Ну, иди ко мне! – говорю я, беря Варю за маленькие ладошки – Ты у меня умница! Ты справишься!..» «Мы! Мы справимся! - перебивает она. - Ты обещала, помнишь?» «Конечно, конечно помню, родная моя!» - с этими словами я крепко–крепко обнимаю её и чувствую, что это взаимно, и Варя тоже вцепляется в меня своими ручонками.

Резкий и громкий паровозный гудок пугает нас обеих и разъединяет наши объятия. «Ну, всё, тебе пора!» - сквозь слёзы говорю я. Тут же к нам подходит проводница, вешает на Варю номер и тянет с собой в вагон. По закону подлости, поезд, предварительно дав три гудка, трогается. Я ищу Варю среди множества детских лиц в окошках. Наконец замечаю её, но поезд набирает и набирает ход, и даже ускоренного шага моих ослабленных ног не хватает, чтобы поспеть за ним. Варя подбирается вплотную к окну и пытается выкрикнуть: «Жди меня!» - и с этими словами, мгновенно растаявшими в холодном воздухе, состав уносится куда-то прочь.

А я неспешно иду прочь. Куда? Я и сама задаюсь этим вопросом. Но каким-то образом мои ноги вынесли меня на Дворцовую площадь. В этой оглушающей, сдавливающей виски тишине я кричу из последних сил, пытаясь разрушить нагнетающую пустоту вокруг. Никто, кроме статуй, украшающих Зимний Дворец, меня так и не услышал. Я падаю на колени. Свет меркнет. Негромкий щелчок. Я засыпаю...