В доме Бориса Пастернака вспоминали священника Павла Адельгейма

В минувшее воскресенье, 23 октября, в Доме-музее Пастернака в Переделкине состоялся вечер «Поэтика проповеди».

Прошедшим летом с программой «Смерти не будет!» («Свеча горела на столе…» - история и судьба романа «Доктор Живаго») мне довелось выступить в Доме-музее в Переделкине, - в том самом кабинете на втором этаже, где Борис Пастернак трудился последние два с лишним десятилетия, где были созданы роман и поэтическая тетрадь Юрия Живаго, «Во всем мне хочется дойти до самой сути…» и многие другие стихи. В этом доме в октябре 1958 он узнал о присуждении Нобелевской премии, здесь же, в маленькой комнате на первом этаже, скончался в предпоследний день мая 1960.

И вот после выступления, за чаем на веранде, директор музея Ирина Ерисанова неожиданно предложила:

- А не могли бы вы провести у нас вечер памяти отца Павла Адельгейма? Вы ведь были тесно связаны с ним…

Сказать, что предложение показалось заманчивым, - ничего не сказать. Отец Павел не просто любил Пастернака, многие из его стихов он знал наизусть и включал в свои проповеди, прежде всего стихи Евангельского цикла: «Рождественская звезда», «Гефсиманский сад», «Рассвет», «На Страстной»… А роман «Доктор Живаго», бывший под запретом вплоть до первого издания в СССР в 1988 году, уже тогда, в начале нашего знакомства в 1982, был одной из настольных книг для семейного чтения вслух в доме Адельгеймов.

В Москве почитателей отца Павла довольно много, а кабинет Бориса Леонидовича (самая просторная комната в доме) мог вместить не более 30-35 человек. Решили никаких объявлений ни в сети, ни где бы то ни было не давать, а пригласить - и участников, и гостей - по заранее составленному списку.

Небольшой псковско-питерско-московской группой со станции Переделкино отправились сначала на кладбище к могиле Пастернака. Положили цветы, зажгли свечи, прочли молитву. Когда подходили к дому, вспомнилось, что именно в этот день, 23 октября 1958 года, «За выдающиеся достижения в современной лирической поэзии и на традиционном поприще великой русской прозы» Шведская Королевская академия присудила Пастернаку Нобелевскую премию.

Название вечера - «Поэтика проповеди» - родилось практически сразу. Отец Павел знал толк в стихах. Он и сам был поэт, причем некоторые его стихи вполне могут быть поставлены в первом ряду образцов современной поэзии. Многие ортодоксы порицали его за поэтические вставки в амвонную проповедь, считая, что в храме должны звучать только богослужебные тексты. Сам же о. Павел относился к духовной поэзии как форме проповеди - «Всякое дыхание да хвалит Господа!» - видел в настоящей поэзии проявление божественного начала и был в этом принципиален и последователен. В его проповедях звучали стихи Пушкина, Некрасова, А.К.Толстого, Вяч. Иванова, Волошина, Гумилева, Мандельштама, и это далеко не полный перечень. Из современников чаще других звучали стихи Елены Пудовкиной из Петербурга. Она - из духовных чад о. Павла и, на мой взгляд, один из самых сильных ныне живущих поэтов.

Правильность названия подтвердил и приехавший в Переделкино протоиерей Сергий Ганьковский, друг, последователь и любимый ученик отца Павла, построивший по его благословению первый храм в подмосковном Королёве - церковь священномученика Владимира, где и остается настоятелем по сей день. Во время знакомства с батюшкой в конце 70-х он был школьным учителем русского языка и литературы, потом его ученики стали его прихожанами.  Отец Сергий и сам незаурядный проповедник. «Стихи не только имеют право звучать в проповеди, - говорил он на встрече в Переделкино, - но и, по моему глубокому убеждению, настоящая проповедь - не что иное, как стихотворение в прозе».

За несколько дней до поездки, перебирая архив о. Павла, взял в руки черную клеенчатую тетрадь. Открыл и вздрогнул: на первой странице рукой о. Павла переписано стихотворение Пастернака - первое из последнего сборника «Когда разгуляется»:

Во всём мне хочется дойти

До самой сути.

В работе, в поисках пути,

В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,

До их причины,

До оснований, до корней,

До сердцевины…

Именно с этих строк начинается моя литературная композиция для сцены! Стало ясно, что именно эти строки и эта тетрадь должны стать началом предстоящей встречи в Переделкино. Вся тетрадь - конспект будущих лекций по Православной культуре, которые о. Павлу было предложено прочесть в Псковском Пединституте. Под  стихотворением небольшой комментарий:  «Когда так бескомпромиссно ставится задача, чувствуешь себя неготовым принять ответственность за свои слова перед вами. То, что я вам скажу, ляжет в основу вашего понимания христианства. Это понимание вы понесете своим ученикам…»    И - чуть ниже, на следующей странице - фрагмент другого стихотворения, «Рассвет»: «Ты значил всё в моей судьбе…» где «Всю ночь читал я Твой завет // И как от обморока ожил…», - о пробуждении человека, прикоснувшегося к Божьему слову.

Вечер в Переделкино стал - через годы - перекличкой Бориса Пастернака и Павла Адельгейма, возникали связи, протягивались нити, проявлялись общности: каждый из них ощущал себя частицей единого Божьего мира. Вот звучит голос о. Павла - он читает фрагменты из «Рождественской звезды», «Гефсиманского сада»… А потом доктор исторических наук, писатель и историк церкви Серей Бычков замечательно говорит о природе религиозности Пастернака, который в детстве был крещен няней, с ней же бывал на церковной службе, и эти детские впечатления легли в основу его христианского сознания. Потом Сергей Сергеевич рассказывает о том, как незадолго до смерти состоялась исповедь Пастернака, и обращает внимание, что здесь, в кабинете поэта, на этажерке стоит Библия. А Ирина Александровна подтверждает: да-да, это та самая Библия, которая здесь была при его жизни – наряду с томом всех пьес Шекспира (на английском языке) и «Фаустом» Гете…

А мне вспомнилось, что однажды на Западе кто-то из журналистов спросил Пастернака, верит ли он в Бога. Вопрос был отчасти провокационным: в Советском Союзе 30-х годов верить в Бога не полагалось, тем более знаменитому писателю. Ответ был великолепен (цитирую по памяти): мне нравится думать, что у мироздания есть режиссер, и у меня в нём своя роль.

Автор биографической книги «Отец Павел и его Вера», кандидат психологических наук Анатолий Осницкий из Петербурга, один из ближайших друзей семьи Адельгеймов, рассказал о легком нраве батюшки, его редком чувстве юмора. «Здоровое чувство юмора – первый показатель психического здоровья», - со знанием дела сообщил доктор Осницкий. И поведал о необычайных свадебных приключениях отца Павла и матушки Веры, когда их венчанию пытались воспрепятствовать местная советская власть и милиция в глухом украинском селе Гайворон под Ровно. Рассказал о том, как батюшка, отбывая с 1969 по 1972 год срок по политической статье, заступился за избиваемых зэков и в результате покушения потерял ногу.

А потом, несмотря на резкую к нему неприязнь архиепископа (теперь митрополита) Псковского Евсевия, создавал приют для сирот-инвалидов при храме апостола Матфея в Писковичах, Православную школу Регентов при церкви святых Жен Мироносиц в Пскове, строил красавицу-церковь на территории областной психиатрической больницы в Богданово. И в самом деле! Местные привыкли, а все, кто появляется там впервые, ахают: как здесь, среди психбольничного серого кирпича и бетона, вдруг выросло это деревянное чудо с куполами!

Кто-то считает отца Павла церковным диссидентом, оппозиционером. Не могу с этим согласиться. Человек, ищущий правды, никогда никакой оппозиции не ищет, его в эту самую оппозицию ставят его гонители. Человек, стоящий на путях истины, всегда бескорыстен, а его гонители-судьи всегда корыстны. Таким был епархиальный совет, когда в 2002 г. обсуждал и осуждал книгу о. Павла «Догмат о Церкви в канонах и практике», в которой он бескомпромиссно указал на несоответствия епархиальной жизни требованиям канонов Православия. Таким было заседание Священного Синода РПЦ в 1968 г. по персональному делу первого архиерея о. Павла архиепископа Ермогена Голубева, заявившего о недопустимости фактически административного подчинения церкви органам государственной власти, - того самого владыки Ермогена, что рукоположил и благословил на священство юного о. Павла в августе 1959 г. Таким было заседание президиума Союза писателей СССР, совместно с Бюро оргкомитета СП РСФСР и Правлением Московской организации СП, осудившее, изгнавшее из своей среды и лишившее звания советского писателя Бориса Пастернака в октябре 1958 г. Как они пугающе, как мистически похожи все эти советы, синоды, президиумы и секретариаты!

И как прекрасно похожи все те, кто остался верен призванию стоять за правду до конца. И Борис Пастернак, умерший от быстрой тяжелой болезни, спровоцированной травлей властей («До чего ж мы гордимся, сволочи, что он умер в своей постели!» - споет о нем Александр Галич). И скончавшийся в изгнании в Жировицком монастыре владыка Ермоген. И отец Павел, принявший мученическую смерть от руки убийцы, попавшегося на крючок дьявола.

Перекличка в доме Пастернака закончилась чтением двух стихотворений - из последних, написанных пастырем и поэтом.

Священник Павел Адельгейм:

Мне кажется, что смысла нет

Стоять за правду там, где судят.

От них всегда один ответ:

 «Живи, как власть велит, а нет —

Закон защитою не будет».

В суде не светит правды свет –

Чадит сосновая лучина,

Смешавши цели и причины.

И гаснет тлеющий маяк,

Сознанье погружая в мрак.

В бесплодных поисках дороги,

Споткнувшись, поломаешь ноги,

Вняв к удивленью своему,

Что ты не нужен никому.

Но не скорби, уйми тревогу:

Ты не один. Ты нужен Богу.          /13 декабря 2008/

Борис Пастернак, «Нобелевская премия»:

Я пропал, как зверь в загоне.

Где-то люди, воля, свет,

А за мною шум погони,

Мне наружу ходу нет.

Темный лес и берег пруда,

Ели сваленной бревно.

Путь отрезан отовсюду.

Будь что будет, все равно.

Что же сделал я за пакость,

Я убийца и злодей?

Я весь мир заставил плакать

Над красой земли моей.

Но и так, почти у гроба,

Верю я, придет пора -

Силу подлости и злобы

Одолеет дух добра.                1959

Виктор Яковлев