Понимать и принимать

Исповедник веры – этим высоким именем называют во всем Православном мире священника церкви святых Жен Мироносиц Павла Адельгейма, известного церковного публициста, проповедника и богослова, признанного специалиста по каноническому праву.

В эти дни в Московском Свято-Филаретовском институте, членом Попечительского совета которого он является, работает фотовыставка «Страницы страдного пути», посвященная его 70-летию, - выставка, путь которой начался в псковской галерее «Герцена, 6». 2-3 октября по приглашению Н.А. Струве отец Павел принял участие в конференции в Париже, посвященной 90-летию Поместного Собора РПЦ 1918 г., где выступил с докладом «Принципы современного устройства РПЦ   и возможные пути их совершенствования. Итоги 90-летнего пути Российской Церкви от Священного Собора 1918 г. до Архиерейского собора 2008 г.» На этом поездка не закончилась: отец Павел побывал в Бельгии, США и Финляндии, где встречался с православными общинами, архиереями, в том числе предстоятелями церквей. Своими впечатлениями о путешествии батюшка поделился 26 октября с прихожанами на традиционной воскресной беседе, фрагменты которой мы и предлагаем.

Почему об этом нужно говорить

Обычно мы с вами, братие, проводим беседы на евангельские темы, или о жизни святых, или о тех необходимых условиях духовной жизни, которые надо знать каждому христианину. Сегодня я хочу рассказать вам о своем путешествии. Задача всякой нашей беседы в том, чтобы возникло общение между священником и его паствой, чтобы мы учились вместе и понимать, и переживать, и желать. В этом суть церковной жизни. Церковная жизнь должна нас соединять какими-то общими интересами. Именно поэтому священник должен, конечно, открывать и свою жизнь, и свои желания перед паствой, и те события, которые с ним происходят. Мне, наконец,  представился отпуск, которого не было много лет, и мне удалось совершить удивительное путешествие не только по многим странам, но и по многим церквам, - именно церквам, а не храмам. Каждая церковь связана с храмом, но, тем не менее, церкви могут быть очень разными. В Апокалипсисе говорится: «Филадельфийская церковь», или «Коринфская церковь»… Это - церкви разные, живущие в разных концах Земли, но пребывающие между собой в единстве, понимающие одного Бога и один способ поклонения и молитвы Ему. И понятно, что в каждой из них могут быть свои особенности, свой уклад, - во многом непохожие, но это вовсе не значит, что между ними не может быть общения. На Божественной Литургии мы возглашаем: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповедуем Святую Троицу…» А для этого необходимо любить. Вот какая последовательность в отношениях между людьми и между Церквами: сначала любить, потом быть единомысленными и, наконец, вместе исповедывать Святую Троицу. И вот, слава Богу, мне довелось видеть разный уклад в жизни разных Церквей…

Франция и Бельгия

Говоря о Париже, легко впасть в банальности. Я, как и многие из нас, имел представление о Париже по литературе, фильмам, рассказам, как-то существовали в моем воображении Лувр и собор Notr-DamedeParis.  Но, когда увидел их своими глазами, оказалось, что мое воображение они превзошли: они гораздо прекраснее, чем я их представлял. И, конечно, самое большое впечатление во мне оставил собор Парижской Пресвятой Богородицы. Удивительный храм – и с внешней стороны, и внутренней: многочисленные витражи, приделы, престолы… Но дело даже не в этом, мне приходилось и раньше видеть католические храмы, а в том, что переживаешь какое-то совершенно особенное чувство присутствия Бога. Богослужения не было, горели свечи и было очень много народу в храме разного, и, тем не менее, все эти архитектурные формы, эти витражи так отражаются в душе, так проникают ее, что чувствуешь: здесь можно говорить с Богом.

Был я и в православном храме – монументальном кафедральном соборе святого Александра Невского на рю Дарю. В 1918 году в Париж приехало очень много русских эмигрантов, вынужденных бежать от большевиков. Те, которые не убежали, были в своем огромном большинстве казнены. Те, которых приютил Париж, остались живы и влились новой мощной струей в уже существовавшие во Франции приходы Русской Православной церкви, возглавляемые тогда экзархом Западной Европы митрополитом Евлогием. Когда стало ясно, что Московской Патриархии не избежать недопустимых компромиссов с Советской властью, эти приходы во главе с митр. Евлогием вошли в состав Константинопольской Патриархии. Чтобы было ясно: Парижская община не входит в Русскую Православную Зарубежную церковь (РПЦЗ), ту, что недавно соединилась с Московской Патриархией, - она по-прежнему остается под омофором Константинопольского Патриарха и возглавляет ее сейчас архиепископ Гавриил.

Со временем стало ясно, что, продолжая совершать богослужение на славянском языке,  они таким образом оказываются в изоляции, потому что огромная масса народа, окружающая их и живущая в своей стране, не может стать соучастниками их общей жизни. Приходилось выбирать: либо сохранять русский язык, либо начинать служение на французском, чтобы французы могли войти в общину. Русский язык в чужой стране можно сохранять лишь какое-то время, потом, через четвертое-пятое поколение, он неизбежно утрачивается. Поэтому было принято очень правильное решение: между двумя ценностями – Православие и русский язык – выбрали Православие. Стали вводить богослужения на французском, и Православие во Франции начало развиваться. Католиков  в стране, конечно, больше, но можно с уверенностью сказать, что жизнь православных общин – жизнь живая, интенсивная, и в этой жизни участвует теперь уже гораздо больше французов, чем русских. Поместный Собор 1917/18 года, самый авторитетный Православный Собор прошедшего столетия, был разогнан большевиками, и в начале октября община отмечала 90-летие своей организации в Париже. Была организована представительная конференция, в которой и я принял участие.

Особенно мне понравилось их простые взаимоотношения. По внешнему виду не сразу и определишь, который из них архиепископ: и епископы, и священники, и миряне – все живут очень дружно, нет никаких выделенных мест для тех и для других. Когда собираются на трапезу – сидят все вместе на лавке, можно было спокойно сесть рядом с архиепископом и ужинать. Конечно, подходишь к нему за благословением, но понимание того, что перед тобой находится епископ, которого необходимо чтить, зависит от тебя самого, сам он ничем не проявляет свою значимость – ведет и держит себя очень просто. И вот он совершенно спокойно разговаривает со всеми, шутит как все. Вот вам пример. За трапезой Владыка рассказал церковный анекдот: приезжает епископ к священнику на приход и спрашивает: «Ну, как же ты тут живешь?» Священник говорит: «Да вот, Владыка, уже три года служу… Все хорошо, но каждый год какое-нибудь несчастье». – «Какие же у тебя несчастья?» - «В первый год жена умерла …» Архиерей говорит: «Да, это действительно большое несчастье. Очень тебе сочувствую». – «А на второй год корова сдохла, приходится теперь молоко на приходе покупать». Архиерей говорит: «Ну, конечно, это тоже неприятность, но это дело наживное, купишь новую. А в этом-то году какое несчастье?» - «Так вы же, Владыка, приехали…» И – со всеми вместе смеется. Вот такие всем понятные шутки могут быть за столом… А потом служили все вместе перед сном, служили вечерню и вечерние молитвы, и архиерей говорил проповедь.

А на следующий день была конференция и я прочитал свой доклад о путях, которыми Православная церковь шла после Собора 1917/18 г. и как по-разному они в разных церквах складывались. Было очень много вопросов, в том числе таких, но которые не так просто ответить. Потом снова совершали вечернее богослужение в храме и Владыка говорит мне: «Давай-ка облачайся и служи, а я тут на клиросе попою». И случилось, что я служил, архиерей пел, и, конечно, я чувствовал очень большую ответственность за свое служение, потому что хор в основном состоял из духовенства во главе с архиереем. 

-  На каком языке служили, батюшка?

-  Ну я, конечно, служил по-славянски, так что пришлось им уже мириться.

Из Парижа меня пригласили в Брюссель, чтобы пообщаться с брюссельской паствой. Там тоже большой храм, народу собралось очень много и русских, и французов. И тоже масса вопросов. Их всех интересует наша жизнь. Многие здесь бывали и в общих чертах знают, как мы живем, тем не менее, вопросов задавали много, особенно о существующих у нас противоречиях, и надо было как-то эти противоречия объяснять…

Америка

А после этого я полетел в Детройт, где живут моя дочь с зятем и четверо внуков. Видеть их приходится крайне редко, поэтому очень  радостная была встреча... Но, кроме того, меня пригласила и Церковь. Мне довелось послужить с настоятелем храма в Детройте. А потом мы поехали вместе с ним в Чикаго, там – один из главных епархиальных центров РПЦЗ, которая теперь соединилась с Московской патриархией.

Правящий архиерей в Чикаго - епископ Петр, тоже очень простой в общении человек. Он сам за рулем подъехал на машине, и только по панагии на груди я понял, что это епископ. Я подошел к нему за благословением, он меня обнял, порадовался встрече и пригласил на богослужение. «Сегодня, - говорит, - у меня напряженный день: митрополит приехал (имеется в виду митр. Иларион, глава РПЦЗ), мне необходимо его принять и устроить. А уж после мы с тобой встретимся и поговорим».

Но богослужение собралось около 50 священников и 4 епископа. Я пришел в храм пораньше, еще никого не было. Стоял сзади, рассматривал иконы, живопись, убранство. Когда приготовились к встрече митрополита, ко мне подошел протодиакон и взял меня за руку: «Пожалуйста, вставайте вместе со священством». Я поначалу встал в конец, но подошел секретарь епископа и тоже за руку провел вперед и поставил против себя. Приехал митрополит Иларион. Навстречу вышли епископы, священник с крестом. Владыка Петр сказал очень лаконичное  приветственное слово и так же кратко митрополит ему ответил. А потом стали подходить к нему за благословением. Когда я подошел, он вспомнил меня, улыбнулся. Мы с ним переписывались в 80-х гг., а в 90-м именно он прислал приглашение моей дочери с зятем переехать в США. И иногда присылал мне книги – литературу, в которой мы тогда очень нуждались, - Библию, Евангелие, другие церковные книги. Он был тогда викарным епископом в Нью-Йорке. А потом он приезжал к нам, был в Печорах, позвонил оттуда, и мы с ним встречались там, в Печорах. А теперь, после кончины митр Лавра, подписавшего с нашим Патриархом Акт о Воссоединении, он – глава Зарубежной Церкви.

После богослужения была торжественная трапеза. А потом меня пригласили в отдельную комнату, вошли четыре епископа во главе с митрополитом Иларионом, секретарь и мы там подробно побеседовали. Их интересовала наша жизнь здесь отношение к событию воссоединения церквей, и как мы себя чувствуем в этом отношении. И меня снова порадовала удивительная простота, с кот можно общаться с архиереем, - как с обычным человеком.

Финляндия

И третье мое путешествие – в Финляндию, куда меня пригласил глава Финской церкви архиепископ Лев. Там несколько иное положение, у нас – епископ, архиепископ, а потом – в белом клобуке – митрополит. В финской церкви глава – архиепископ, и он носит белый клобук, а митрополитов у него пять и они в черных клобуках. Меня встретили, мы переночевали в Хельсинки и на следующий день я думал ехать в Куопио, где он живет. Но оказалось, что у него большая экуменическая конференция в Лахти, в ста километрах от Хельсинки. «Экуменическая» в том смысле, что собираются вместе и православные, и католики, и протестанты, но собираются не для богослужения, а для того, чтобы распределить социальные обязанности. Там деятельность церкви оплачивается государством, т.е. священники получают зарплату как служащие. Поэтому разные конфессии собираются для координации своих проектов, кто чем хочет заниматься: инвалидными домами, больницами, детскими домами и т.п. Так они между собой согласовывают социальные служения и выносят какие-то общие решения.

После конференции Владыка позвал, сказав: «Пойдемте побеседуем», - и у нас состоялась беседа в кабинете. Он - глава церкви, практически патриарх, а взаимоотношения чрезвычайно простые. Приглашает присаживаться рядышком, - расскажи то-то и то-то. Удивительно себя чувствуешь, когда взаимоотношения настолько просты и настолько любовны. И дело даже не в отношениях с епископом, а в том, что вся атмосфера общения, - что в Финской церкви, что во Франции, что в Америке, - все пропитано дружелюбием. Все друг другу улыбаются, все друг с другом очень просты, и всех, в общем-то, волнуют одни и те же проблемы. Внутреннее единение и духовная близость ощущаются буквально физически. После беседы Владыка сказал: «Что бы вы хотели здесь посмотреть, что вам у нас будет интересно? Думаю, самое для вас интересное – Валаамский монастырь». И он, конечно, угадал. 

Это - так называемый Новый  Валаам. Монастырь этот возник в 1939 году, когда Советский Союз начал войну с Финляндией. Старый Валаам разбомбили, границу от Петербурга после войны отодвинули, но тогда Маннергейм дал монахам сорок грузовиков и предложил им по льду (лед был в том году крепкий, зима суровая) переехать в Финляндию подальше. Они собрали весь свой скарб - архивы, иконы, мебель… У них там мебель совершенно уникальная, - подарки российских императоров. Им нашли большое имение на высоком берегу озера, с очень похожими на предыдущие условиями. Пространство огромное, но был только один, хотя и довольно большой, дом хозяина имения, в нем они первое время разместились, их всего было 200 монахов, - это то немногое, что осталось от старого Валаамского монастыря. В первое время было очень нелегко, но постепенно построили огромный собор, в котором и мне довелось послужить. Построили огромный конференц-зал, а под ним - громадное хранилище.

Меня восхитило, как они берегут свои сокровища, свои архивы и свои иконы. Казалось бы, подвал, - там и сырость и низкая температура. Ничего подобного. Открывается туда тяжелая дверь, как в банковских сейфах, - абсолютно герметичная. Поддерживается постоянная температура и влажность.  Стоит масса стеллажей с архивами, ценнейшими древними книгами и иконами. Икон – видимо-невидимо. Я, пожалуй, такого количества икон не видел. Бумажных икон у них, конечно, нет, все иконы писаные, причем, разных школ иконописи. Многие иконы в золотых и серебряных ризах. Хранятся так, что ни одна икона пострадать не может. Все настолько продумано, что можно было только с восхищением смотреть на это.

В монастырь приезжают гости из окрестных городов, деревень, разных мест страны, из других стран, - всех принимают и устраивают. Помещений для этого очень много. Причем, есть апартаменты и для богатых - платно, и для людей малоимущих – бесплатно, но это тоже очень удобные и чистые комнаты. Что касается гостей особо приглашенных, - духовенства, монахов, - им выделяются кельи. Мне тоже выделили келью. Мои спутники, посмотрев на нее, сказали, что это скорее номер в 4-звездочном отеле: толстый ковер, в ванной пол с подогревом о все удобства цивилизации. Кроме того, все очень красиво сделано. А в самой келье горят лампады и множество прекрасных икон. Абсолютное одиночество, никто не беспокоит. Тишина в монастыре такая, что ее, кажется, можно потрогать. Осень золотая…

Прожив в монастыре целую неделю, я там духовно отдохнул и собрался с силами. Каждый день – утреннее и вечернее богослужение. Оно, конечно, на финском языке, очень редко бывает ектенья на славянском, но, поскольку структура его хорошо известна, все понятно и так, можно мысленно про  себя повторять. И в монастыре самое главное – простота взаимоотношений и доброжелательность всех ко всем. Впечатление, что монастырь является как бы рассадником доброты, люди приезжают со всех концов страны и здесь они встречаются, встречают друг друга с радостью. Эта радость и во взаимной трапезе, и в общей молитве, и в труде, потому что приезжают помочь, поработать. А работ очень много и самых разных. Даже сложно найти такую работу, такую мастерскую, кот бы там не было. Там и иконописная мастерская, и шитье, и вышиванье, и свечи для богослужений восковые, других они там не жгут, и вино изготовляют… Причем, там постоянно проходит обучение на разных курсах. Например, катехизации, чтобы креститься. Просто так не крестят. Курс не очень большой, в течение нескольких недель, чтобы получить основные понятия христианской жизни.

На каком языке молиться

Что касается языка. Очень интересно и важно. Во французской церкви решили, что центральным моментом для них является развитие в стране Православия, и они перешли на французский язык. У них тоже бывают богослужения на русском языке, но тогда уж они читают не по-славянски, который уже действительно понимать некому, а по-русски. Та же самая история в Финляндии, служат они в основном по-русски (говорю сейчас не о монастыре, а о приходах). Выходит священник, читает Евангелие по-фински, а другой священник тут же читает Евангелие на русском языке. Что касается Америки, там они сохраняют по-прежнему славянский язык. Читают на английском и на славянском языках. Но это Зарубежная церковь, которая всегда стремилась сохранить в себе Россию. Но на этом она, наверное, и прогадывает, потому что английское население отсекается, оно вынуждено идти в другие приходы.

Проблема языка на самом деле очень серьезна по четырем очень важным причинам. 1. Язык помогает нам открываться навстречу, понимать и принимать друг друга. Без языка, который мы понимаем, это невозможно. Апостол Павел так говорит в своем послании, что лучше пять слов сказать понятно, чем тысячу слов на непонятном языке. 2. Тоже очень важный момент. Язык – средство изобразительное. Мы красками пишем икону, и возникает явление. Точно также и словом. Евангелие - это икона Христова, и, конечно, эта икона должна нам открывать свое содержание, т. е. она должна быть понятной. А для этого необходимо говорить на том языке, который понятен. 3. Молиться надо на том языке, на котором думаешь. Думаешь по-русски – и молись по-русски. Иначе начинается раздвоение. 4. Сейчас мы все видим, как русский язык все больше и больше замусоривается. Возникает то, что называется сленгом. Т. е. начинают искажать слова, употреблять их совсем в других значениях, или в обиход входит язык уголовный. И тут надо вспомнить, что богослужение – это та соль, что предохраняет язык от  гниения. И если на русском языке богослужения не будет, если он не станет богослужебным языком, то он будет разлагаться и разлагаться. Только начав богослужение на русском языке, и только в этом случае мы его снова сможем поднять на тот высокий уровень, которого он достигал во времена Пушкина, во времена наших замечательных поэтов. Тогда ведь тоже было – и матерщина, и сленг, наверное, был, но были и высокие начала, которые удерживали язык от разложения. Сегодня таким началом должна стать молитва. Не только язык необходим для богослужения, но и богослужение необходимо для сохранения языка.

Записал Вик. Яковлев