Неофициальный ответ чиновника

С приходом «новой» эпохи в истории российского государства, в нашу жизнь вошли некоторые вещи, бывшие чуждыми или запретными в не столь далеком прошлом. К таким вещам, в первую очередь относится религия, вернувшая себе досоветский статус, права и обязанности. Однако, какие-то позиции, когда-то принадлежавшие православной церкви, сегодня оказывается не так уж легко вернуть. В первую очередь это относится к вопросу о культурных, а именно,  религиозных ценностях, огромная часть которых в известный период была изъята у РПЦ.

В последние годы в прессе и сети Интернет то и дело «всплывают» конфликтные, а иногда даже скандальные ситуации, связанные с передачей музейных экспонатов религиозного характера Русской Православной Церкви. Например, еще в 2003 году в Ярославле был отмечен прецедент, когда Свято-Введенскому Толгскому монастырю была передана во временное хранение Толгская икона Божией Матери, датируемая XIV веком. «Временное» хранение затянулось и по сегодняшний день икона благополучно выставлена в храме и является объектом поклонения для множества верующих паломников. В конце ноября этого года разразился новый конфликт, теперь речь шла о передаче иконы Торопецкой Божией Матери или «Богородицы Одигитрии», датируемой примерно XII-XIV веками. По разным версиям, ее планируется передать то ли в недавно построенный храм Александра Невского, то ли транзитом через него – в Корсунско-Богородицкий собор в Торопце, где в свое время икона провела без малого семь веков.

Теперь «музейные разборки» докатились и до Пскова. Речь идет о нашумевшем решении по передаче из Псковского музея-заповедника на временное хранение в Спасо-Елеазаровский монастырь иконы «Спас Вседержитель». Как обычно, по две стороны баррикад сосредоточились в основном священнослужители и представители культурной сферы. Аргументы последних, в принципе, не новы, но достаточно весомы – свое несогласие с передачей объекта культурного наследия они доказывают отсутствием в храмах необходимых условий хранения и должного уровня специалистов. Проще говоря, вывезя икону из музея, мы рискуем ее потерять. Представители церкви апеллируют к исторической справедливости и целесообразности – иконы создаются для монастырей и молиться верующие  приходят, как правило, не в музей, но в храм.

Развернутая позиция части псковского культурного бомонда была представлена в статье заведующей отделом реставрации Псковского музея-заповедника Наталии Ткачевой. По характеру статью можно смело отнести к инновационному жанру - эмоционально-аналитическое эссе. Подробный анализ заключения экспертной комиссии из Всероссийского художественного научно-реставрационного центра им. академика И. Э. Грабаря повсеместно разбавлен полуисторическими гротесками и душещипательными воззваниями к справедливости и правде.

Автор этого текста анализирует доклад  комиссии и приходит к выводу о нецелесообразности перемещения иконы «Спас Елеазаровский» куда бы то ни было и, тем более, в монастырь настоятельницы Елисаветы. Хотя, на мой взгляд, доклад комиссии, а точнее те «отрывки» из него, которые приводит госпожа Ткачева сплошь и рядом состоит из весьма обтекаемых и неконкретных формулировок. Например, в части, где приводится «страшный» вывод о том, что «даже малейшие изменения условий его (памятника) бытования могут повлечь за собой разрушения грунта и красочного слоя…» и так далее, ничего не говорится о том, что эти самые условия  нахождения возможны только при музейном хранении. Более того, примерно такими же выводами аргументировали свою позицию эксперты при передаче иконы Толгской Божией Матери, но как показало время, икона находится в храме по сей день, и катастрофических разрушений на ней не произошло.

Следующий момент, автор, основываясь на выводах комиссии усомняется во-первых, в способности монастыря содержать икону, во-вторых, в тех сроках, которые отведены для передачи иконы Спасо-Елеазаровскому монастырю. При этом ни комиссия, ни госпожа Ткачева свои варианты  необходимых для полноценного изучения культурного памятника сроков не выдвигают. К тому же автор статьи признает, что «полноценное изучение и реставрация иконы» возможны исключительно в Москве либо Санкт-Петербурге, ни в Псковском музее, ни в храме этого сделать невозможно. Здесь возникает другой вопрос, почему «критическое» состояние иконы всплыло только сейчас, когда возникла  идея ее перемещения, неужели за почти 90 лет с момента последней реставрации (к тому же не соответствующей современным требованиям) никто ни разу не задался этим вопросом? Рискну предположить, что пока не было поводов для беспокойства, не было и беспокойства, как только возникла реальная угроза «потерять» артефакт, на свет всплыла необходимость предварительной реставрации. И действительно – чем хуже состояние, тем более велика вероятность того, что никто не рискнет изымать культурный памятник из привычной среды.

К выводам комиссии уважаемая госпожа Ткачева вообще подошла весьма избирательно. В том же докладе, например, приводится информация о состоянии будущего места хранения иконы. «При включенном хоросе освещение места предварительного расположения иконы не превышает 601x, что соответствует музейным нормам для данной категории экспонатов. Отопление в храме водяное, в световых окнах барабана собора имеются 2 вентиляционные решетки. На момент проведения измерений: основной объем - 18С/58%; северный придел – 18С/60%; алтарь – 17,8С/59%». Приводятся два ключевых показателя – соотношение температуры и влажности. Для сравнения в музее, на месте хранения иконы эти показатели составляют 18С/51%. То есть храм практически соответствует условиям хранения, и это до начала каких бы то ни было работ. И, наконец, итоговый вывод комиссии: «Для перемещения иконы в собор в настоящий момент существуют некоторые проблемы и необходимость проведения дополнительных работ, что надо учитывать при планировании процесса перемещения». И что же в этом выводе «недвусмысленно и отчетливо свидетельствует о невозможности или, во всяком случае, о крайней опасности перемещения иконы», о чем бьет в набат наш уважаемый художник-реставратор?

Глубоко непонятно удивление по поводу участившихся требований возврата культурных ценностей принадлежащих когда-то церкви. На самом деле, это вполне естественный процесс. Давайте представим, что Германия в ответ на требование возврата вывезенных из страны во время войны культурных ценностей отвечает, что, дескать, извините, но ценности находятся в критическом состоянии, давайте мы, сначала изучим вопрос, определим сроки, да и вообще в Лейпциге они лучше сохранятся, нежели в Эрмитаже. Но при этом мы согласны, что это памятники общемирового культурного значения, и спасибо вам большое за ваш вклад в развитие мировой культуры. Мне думается, что реакция наших деятелей от культуры совпала бы с той реакцией, которую сегодня демонстрирует представители православия.  

По поводу музейного сообщества вообще стоит сказать отдельно. По опыту взаимодействия с его представителями (а такой опыт  был неоднократно), можно смело утверждать, что сегодня в России музейные работники  превратились в некую касту, которая причисляет себя к сфере высокой культуры и несколько свысока смотрит на прочих непосвященных. При этом их крайне мало заботит то, что «посвященных» становится все меньше и меньше, а толпы «непосвященных» предпочитают проводить свободное время, где угодно, но только не в музеях. А ведь задача  музеев - сохранять памятники культуры не ради самого сохранения, но для того, чтобы прививать обществу такие  понятия как историческая память, духовные ценности, знания, в конце концов. В противном случае мы имеем дело не с сохранением, но с изоляцией и, если порыться в запасниках большинства музеев нашей необъятной Родины, станет понятно, что большая их часть давно превратилась в склады культурного значения. Не поленившись, и посетив псковские фонды,  ваш покорный слуга лично удостоверился в том, что местный музей подтверждает эту печальную тенденцию. Музейных работников я увидел на порядок больше, чем посетителей, а из разговора с ними узнал, что основной «бум» посещения приходится на лето - период отпусков. Более-менее точной цифры,  как я и предполагал, мне назвать  не смогли, но вряд ли речь идет о тысячах.

Я совершенно не согласен с госпожой Ткачевой в той части, что большой разницы между иконой, висящей в музее или в церкви нет. Любой человек, который хотя бы  раз побывал в Храме Христа Спасителя (кстати, тоже покалеченного евроремонтом) скажет, есть ли разница, и в чем она выражается. Я (далеко не православный человек), попав туда,  испытал такую гамму чувств, которую ни в одном музее из множества мною посещенных никогда не испытывал. В том числе и глядя на «Спас Елеазаровский» сквозь музейное стекло. Пусть Мона Лиза висит в Лувре, а фараоны лежат в Британском музее, но пусть кто-нибудь попробует вынести из Собора Иоанна Крестителя Туринскую плащаницу и положить ее в музей. Или терновый венец Христа из Собора Парижской Богоматери. Кстати, к слову о несоответствии условий, нахождение этих культовых реликвий в храмах никоим образом не мешает их всестороннему изучению и анализу.

И последнее. С приходом в область новой администрации одним из приоритетных направлений развития области был назван туризм. Иллюстрированное выше описание состояние музейной сферы вряд ли (к большому сожалению) способно стать ключевым элементом привлечения  туристов в регион. В то же время, развитие мест связанных с историческими событиями, восстановление культурных и религиозных памятников вполне способно выполнить эту задачу. В этой ситуации возврат религиозной реликвии в исторически определенное ей место, как минимум стимулирует рост числа паломников, как максимум  - приведет к увеличению общего потока туристов. Икона вновь будет служить людям, а не только группе специального образования.

Рустам Гусейнов, мелкий чиновник