Спасители святынь или «хранители краденого»?

В российском обществе вновь актуализировался вопрос о возвращении церкви отнятого у нее большевиками имущества. Актуализация (слово «обострение» тут не вполне уместно) связана с тем, что в недрах парламента готовится к принятию новый федеральный закон «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения».

Возврат церковного имущества идет с того момента, как в России была свергнута советская власть (вообще-то, и позднесоветская – горбачевская – власть наверняка церкви собственность вернула бы, но ей самой жить оставалось недолго). На сегодня у многих обывателей может создаться впечатление, что всю собственность давно уже вернули. Побродив по Москве, можно заметить, что храмы практически все действующие. Стоит, правда, на Серпуховском бульваре небольшое храмовое здание, в котором до недавнего времени упорно «заседали», сменяя друг друга, бары и рестораны, а сейчас оно бесприютное, без стекол и со «скелетами» куполов во дворе. Но это храм старообрядческий, и, возможно, поэтому его освящение слегка затягивается. А уж с Московской Патриархией – кто сейчас конфликтовать станет.

На деле все посложнее. Нынешнее положение руководитель патриаршьей пресс-службы протоиерей Владимир Вигилянский охарактеризовал так: «До революции у Русской Православной Церкви было более 77 тысяч храмов. Сейчас — около 30 тысяч. И «отдавать» государству уже практически нечего. Все или разрушено, или стоит в таких руинах, что легче построить новый храм».

Но если бы отдавать уже было нечего, — откуда бы взялась острота вопроса? Как сообщил корреспонденту «Росбалта» директор Научного центра восточнохристианской культуры Алексей Лидов, «к передаче готовятся около 12 тысяч зданий» и целое море «движимого имущества»: икон, утвари и так далее.

Людей, которые бы в принципе выступали против возврата имущества церкви, сегодня очень мало. Если учесть, что даже коммунисты наших дней, в лице КПРФ, церковь очень уважают, считать ее недостойной возврата могут лишь какие-то «леваки». Но не о них речь. Основной спор разгорелся, естественно, между церковью и музейными работниками, которые озабочены сохранностью ценностей. При этом, конечно, у всех сторон могут быть и корыстные интересы, – не столько у сторон, сколько у их конкретных представителей. Но все-таки, главный спор – о сохранности.

Об остроте данного спора можно судить хотя бы по словесной дуэли между о. Владимиром Вигилянским и директором Эрмитажа Михаилом Пиотровским. Недавняя статья Пиотровского во «Времени новостей» оказалась достаточно, для интеллигентного человека, боевой.

«Церковная атака на музеи далеко не первая, — пишет Михаил Борисович. — В нашей истории музеи неоднократно подвергались разорению — выдачи экспонатов после революции в другие музеи, катастрофические продажи за границу, переплавка ценностей, выдача для представительских целей и дипломатических подарков».

Вот в какой компании оказались отцы церкви.  «Высочайшая, циничная несправедливость — искупать грехи государства за счет музеев и культуры, — настаивает Пиотровский. — В церкви доступность вещи ограниченна. В музейном пространстве икона не теряет возможности общения с человеком, верующим или нет. В храме с человеком светским она не общается».

Зашла речь и о вполне конкретной иконе. «История с иконой Торопецкой Богоматери, изъятой из Русского музея, тоже отношения к религии не имеет, — подчеркнул директор Эрмитажа. — Это проверка и доказательство того, что в нашем обществе деньги могут все —- вплоть до насилия над духовностью. Есть деньги у человека, он может в новодельную церковь привезти икону».

Речь идет о том, как минувшей осенью из Русского музея в Петербурге была изъята или «передана» древняя икона Торопецкой Богоматери, которую поместили в новом храме Александра Невского в новом же коттеджном поселке Княжье Озеро на 24-м км Новорижского шоссе в Истринском районе Подмосковья. Поселок и храм построил богатый предприниматель, бывший заместитель губернатора Чукотки Сергей Шмаков, который и выхлопотал туда икону. Что вызвало гнев Пиотровского, и не его одного

«Не нужно обострять проблемы и провоцировать конфликт. Иначе мы возродим тот же дух радостного разбоя, который сопровождал разграбление церквей и монастырей, и не только в советскую эпоху, — пишет Пиотровский и рекомендует: — Нужно и можно делать копии вещей, хранящихся в музеях, покупать старинные иконы у коллекционеров и торговцев по всему миру. Наконец, необходимо поддерживать сегодняшнюю русскую иконопись».

Ответ не заставил себя ждать. Реплика о. Владимира Вигилянского в «Русской линии» так и названа: «Хотите быть хранителями краденого?»

«Высказывание Пиотровского и его «дельные» предложения могу сравнить с таким житейским случаем, — пишет Вигилянский. — Допустим, вашего деда грабители убили, сожгли его дом и украли фамильные портреты. Проходят годы. И вот вы случайно встречаете эти портреты и узнаете их. И хранители этих дорогих вам картин говорят вам: «Что ж, мы не возражаем, делайте копии, вешайте у себя в доме». Насколько это нравственно?»

По поводу иконы о. Владимир также сообщил нечто неожиданное: «И поэтому Торопецкая икона Божией Матери, 77 лет пролежав в запасниках, ни разу не была выставлена в экспозиции музея ни на одной выставке… Благотворитель заказал очень дорогую капсулу, хранение в которой более полезно для иконы, чем в запасниках музея. Ни в какой «закрытый режим» икона не попадает, она находится в абсолютно доступном храме, находящемся на перекрестке дорог».

Как видим, все очень непросто. Из статьи Пиотровского мы не узнали бы, что икона-то в запасниках лежала. Но и тут есть контрдовод, высказанный устами старшего научного сотрудника отдела древнерусской живописи Русского музея Ирины Сосновцевой: «Икону категорически нельзя перевозить, иначе мы ее сразу потеряем…Икона находится в очень тяжелом состоянии, более тяжелом, чем «Троица» Рублева. Мы не можем даже хранить ее вертикально, она хранится в положении лежа, потому что под угрозой осыпания находится весь красочный слой».

Вот и поди пойми, кто здесь прав. И таких примеров – очень много. Вскоре после начала возврата церковного имущества российская интеллигенция начала с удивлением узнавать, что церковь-то далеко не всегда является бережным хранителем. К примеру, нецерковные обыватели могут даже и не знать, что храмы бывают «теплые» и «холодные» — с отоплением и без. В холодных храмах принято было служить в теплое время года, — все просто и логично. Так вот, последние годы явили нам случаи превращения холодных храмов в теплые, путем проводки туда парового отопления. У искусствоведов от такой святой простоты волосы дыбом встают. Как поведал корреспонденту «Росбалта» заведующий отделом древнерусского искусства Государственного института искусствознания Лев Лифшиц, устройство отопления в Троицком соборе Пскова обернулось «катастрофой»: «полетел древний иконостас, началось шелушение икон».

Что уж говорить о таких пустяках, как самоуправство настоятеля церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы в Барашах, в центре Москвы: по данным движения «Архнадзор», тщательно отреставрированные, но «простые» оконные решетки XVII века батюшка взял и заменил новыми, с завитушками.

Все эксперты разъясняют простую вещь: храм не предназначен для хранения – не только капусты «по-большевистски», но и хрупких музейных древностей. Храм предназначен для службы: в нем резко меняется температура, горят свечи и лампады, — потом священники приглашают реставраторов, дабы почистить иконы и фрески от копоти, а в ходе реставрации неизбежно скоблится историческая краска… Кстати, одна милая деталь: свечи в наше время в ходу парафиновые, они «технологичны» в производстве и недороги, а их копоть «в быту» беспокойств не причиняет. А вот с иконами – беда. Для храмов, где имеются ценные иконы, по мнению экспертов, может быть, стоило бы раскошелиться на свечи восковые.

Вот таких деталей – бесчисленное множество, и после знакомства с ними, железный церковный аргумент «С чужого коня – и среди грязи долой!» становится не всегда уже таким очевидным.

Есть, конечно, масса примеров плодотворного сотрудничества музеев с церковью. Самый благостный из них – Третьяковская галерея, одним из корпусов которой является храм Святителя Николая в Толмачах. Интеллигентное руководство Третьяковки одним из первых приняло мудрое решение – и еще в 1992 году оформило храм в качестве своей домовой церкви. Теперь там богослужения, как положено – а с 12 до 16 часов храм работает как отдел Третьяковки, за ним присматривают музейные работники, — и все очень довольны.

Правда, Алексей Михайлович Лидов заметил, что даже тут «есть серьезные вопросы». «Это компромисс уникальный, в том числе и по финансовым затратам, — напомнил эксперт. – Для иконы Владимирской Богоматери была изготовлена очень дорогая капсула с климатическим контролем, на спонсорские деньги. А всегда ли такие деньги появятся, в случае с другими музеями? Учтите к тому же, что все-таки 90% посетителей Третьяковки Владимирскую Богоматерь не видят, — это надо знать, что она именно в храме, и когда он открыт для посетителей». 

Как, все-таки, лучше быть, дабы смягчить конфликт, который, как уже все понимают, далеко не безобиден? Алексей Лидов обратил особое внимание на то, что будущий закон вынашивается «в кулуарах Госимущества и Патриархии». «От этого процесса практически устранено гражданское общество, в том числе и в лице ведущих экспертов, — подчеркнул Лидов. – Это договоренность власти и церкви». Отсюда вывод – как можно скорее подключить экспертное сообщество, еще к работе над законопроектом.

Лев Исаакович Лифшиц выделяет три группы храмовых зданий. Большинство, которое вполне может быть передано церкви по закону. Более хрупкие здания, в которых необходимы определенные ограничения на богослужения (например, по временам года, для холодных храмов). И наконец, буквально два-три десятка объектов особой ценности, «уровня Ферапонтова монастыря в Вологодской области (с фресками Дионисия Московского — «Росбалт») или Мирожского монастыря (с фресками первой половины XII века — «Росбалт») во Пскове», которые «ни при каких условиях не могут быть функционально использованы». Что касается движимого имущества, то здесь Лев Лифшиц считает главным «неделимость музейного фонда».

Директор Центрального музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева, расположенного в Андроньевском монастыре, Геннадий Попов, рассказал корреспонденту «Росбалта», что с церковью у него отношения прекрасные. «Монастырь и музей сосуществуют в мире повсеместно, — подчеркнул Попов. – Взять хоть Афон. Да множество монастырей, где выделено музейное пространство. Все можно разместить».

Тем не менее, монастырь еще не возвращен церкви, и как именно это будет происходить, пока точно не известно. Сам Геннадий Викторович напомнил, что в церкви имеются широкие «псведоправославные» необразованные круги, проникнутые духом «околоцерковного примитивизма». С их точки зрения, «на иконы вообще не нужно смотреть, на них можно только молиться». И если такие общепризнанные святыни, как Андроньевский монастырь, можно защитить от «примитивистов» патриаршьим омофором, то всем памятникам, в том числе и церковным, это далеко не гарантировано.

Росбалт, Леонид Смирнов