Откровения в стихах и прозах

Легендарный артист Вениамин Смехов выступил на сцене Псковского театра драмы с авторской программой «Несерьезная исповедь».

Название, избранное Вениамином Смеховым для афиши, разумеется, намекает на его знаменитую фамилию, которую знают все, кто вырос на культовом музыкальном телефильме про Д`Артаньяна и трех мушкетеров, из которых самым благородным и мужественным всегда был Атос, он же – загадочный и несчастный граф де Ла Фер, спевший нам про черный графский пруд, где «лилии цветут». Это первая зрительская ассоциация, но у Смехова в запасе имеются и другие: например, рассказчик Мустафа из любимого детьми телеспектакля «Али-Баба и сорок разбойников», - с конца шестидесятых годов артист много работал на Центральном телевидении в качестве не только актера, но и сценариста и режиссера.

Телевизионным человеком Смехов остается до сих пор, сотрудничая с телеканалом «Культура»; так же, как и известным писателем: в его личной библиографии, помимо многочисленных журнальных публикаций, полтора десятка томов художественной и мемуарной прозы. Свой последний труд, толстенный, за восемьсот страниц, фолиант воспоминаний «Жизнь в гостях» («Название понятно: мы все здесь в гостях», - пояснил актер со сцены, представляя книгу), Смехов привез с собой в Псков. Все, кто желал, мог купить глянцевый том в фойе театра и подписать у автора после концерта, который действительно оправдал свое название: был по преимуществу веселым, а иногда – серьезным, исповедальным и печальным. Но больше, все-таки, - легким и смешным.

Жанр своего выступления Вениамин Смехов определил на встрече с журналистами за несколько часов до выхода на псковскую сцену: «Это какой-то такой жанр, который естественным образом родился в "золотой век" Театра на Таганке, когда билеты достать было невозможно, а людей, готовых дышать театральным воздухом, было много, и мы нашли выход доставлять людям радость – создали жанр концерта, совмещающего поэтические фрагменты с какими-то рассказами о театральной жизни. Мы, а это, кроме меня, мои друзья и коллеги по сцене: Высоцкий, Золотухин, Хмельницкий, Демидова, - полулегально выступали в студенческих аудиториях, в закрытых научных институтах, так называемых "п/я" - почтовых ящиках. Театр на Таганке – это был такой художественный феномен, который искал драматургию в поэзии. Вот мы и находили сценические способы существования стиха. Мой учитель и хороший друг, великий режиссер Петр Фоменко назвал эти наши выступления "откровениями в стихах и прозах". Мне показалось, что это удачное определение, и с тех пор я его использую», - рассказал Вениамин Смехов.

Вечером 1 июня псковский зритель убедился в точности этого определения: выйдя на авансцену, на которой разместились только столик, стул и два микрофона: на стойке и внизу, Смехов указал сначала на нижний, а потом на верхний микрофоны: «Здесь – проза, там - стихи», и сразу объяснил формат выступления: «В Театре на Таганке мы из стихов делали, совершали драматургию. Здесь я тороплюсь объясняться в любви к поэтам». Напомнив, что встреча в театре совпала с Днем защиты детей, Смехов процитировал любимую фразу своего друга и кумира – великого клоуна Славы Полунина: «Не взрослейте. Это - ловушка». «Правда, красиво?», - спросил Смехов у зала.

Вспомнив о своих восьми фильмах для телеканала «Культура» под общим названием «Я пришел к вам со стихами», Смехов произнес: «Ну-с… Исповедуюсь» и начал со стихов Пушкина, потому что «Пушкин родился недавно и будет жить вперед». После Пушкина перешел к Маяковскому, затем - к Хармсу, Северянину, Пастернаку, Саше Черному, Межирову, Слуцкому, Высоцкому, Бродскому… Стихи перемежались воспоминаниями о встречах с замечательными друзьями и современниками – тем же Петром Фоменко, Юрием Любимовым, Высоцким, и это действительно была исповедь, несерьезная, забавная, нескучная, похожая на джазовую импровизацию, наплывающая целыми кусками, как бы картинами прожитой жизни, и люди, соприкасавшиеся со Смеховым, вдруг вставали на сцене рядом с артистом, как живые. И несомненно было в этом какое-то явленное чудо, какая-то актерская магия, совершающаяся прямо на глазах.

В полдень, на пресс-конференции, Вениамин Борисович показался мне немного усталым, пожилым человеком; но сцена его абсолютно преобразила: он был легок, силен и молод, на удивление разнообразен в своих сценических проявлениях, хотя вроде бы почти ничего не играл, а только читал стихи и немного рассказывал. Он легко, без всякого напряжения и внешних эффектов, показал выучку вахтанговской школы, знаменитого «театра представления», и вместе с тем являл себя самого, свою актерскую индивидуальность и человеческое обаяние, - то, чему нельзя выучиться, и что невозможно повторить: масштаб и уникальность таланта. И когда я в антракте на обычный вопрос одного из зрителей: «Ну, как?» сквозь восторг услышал незатейливое прилагательное: «да… хороший», - это, пожалуй, и была пусть и простая, но самая верная оценка.

Обычно от стихов, читаемых со сцены, я устаю примерно на двадцатой минуте. Вениамин Смехов исполнял стихи два с половиной часа, и я не то чтобы не устал, а, казалось, был готов слушать его весь вечер напролет. Понятно, что вся эта легкость и концептуальное «отсутствие скуки», - не только признак виртуозного артистического мастерства, но и результат непрекращающегося труда, творческого поиска, умноженного на опыт и возраст. Смехов – действительно живая легенда русского театра. Тут есть риск свалиться в пафос, который испортит все дело, потому что у Смехова никакого пафоса не было, и это странно, ведь театр предполагает некоторое воодушевление, преувеличение, гиперболу чувств. И пафос в выступлении Смехова, конечно, был, но как-то ненавязчиво и незаметно, как бы сам собой, как шутка гения.

Наверное, в этом и заключается мастерство: когда на сцене вдруг кончается искусство, а дышат почва и судьба.

Александр Донецкий