Двадцать девятый, компактный, Пушкинский

С 20-го по 26-е сентября в Пскове прошел XXIX Пушкинский театральный фестиваль.

Фото здесь и далее: Игорь Ефименко

За свою, без малого, почти тридцатилетнюю историю Пушкинский фестиваль переживал разные периоды и эпизоды. Театральный форум в Пскове бывал большим, амбициозным, «панорамным»; с программой, включавшей творческую и режиссерскую лаборатории, десятки спектаклей, концертов и выставок, развернутой на две недели и умноженной на широчайшую театральную географию: от Франции и Испании до самых восточных окраин Сибири. И фестиваль бывал довольно скромным по числу участников, как в нынешнем предъюбилейном году.

Двадцать девятый Пушкинский фестиваль в этом году если и выглядел скромно, то только из-за короткой программы, которая, однако, компенсировалась качеством представленных художественных событий – на сцене, в выставочном зале, на музыкальной эстраде. Четыре спектакля (один из которых был показан два раза), два концерта одного инструментального трио, одна живописная выставка – это фестивальная арифметика.

Что до зрительских впечатлений, то они, разумеется, были разными – в зависимости от личных вкусов и эстетических предпочтений.

Кто вы, товарищ Кисляков?

Всяческие списки и рейтинги в искусстве – штука довольно бессмысленная и часто несправедливая, и все же, если бы у меня спросили, какой фестивальный спектакль был лучшим, я бы, не сомневаясь, назвал «Товарища Кислякова» в постановке Андрея Калинина. Это тот редкий случай, когда, оценивая произведение искусства, трудно обойтись без хвалебных эпитетов. Зрители увидели в высшей степени умную, тщательно выделанную и филигранную сценическую работу: как по общей идее, так и во всем многообразии сценарных, пластических и визуальных решений.

«Товарищ Кисляков» - по-настоящему авторский спектакль (от инсценировки до сценографии), продемонстрировавший поистине безграничные возможности труппы Александринского театра. Сценарные и режиссерские ходы и находки, кастинг и игра актеров, мизансцены, костюмы, свет – всё создает впечатление безупречно работающей театральной машины, выдающей те самые сценические «аттракционы», о которых теоретизировал еще Эйзенштейн в период своего увлечения новаторским театром под руководством Мейерхольда.

Грубый театральный гротеск и некоторая плакатность в спектакле Андрея Калинина не отменяют тонкого «кинематографического» психологизма по методу Станиславского, подлинности актерских воплощений и переживаний. И весь этот широчайший сценический «функционал» подчинен одной задаче – раскрыть трагедию русского интеллигента, вынужденного мимикрировать под требования власти и социума, а в финале буквально превращающегося в убийцу. Сперва Кисляков убивает муху на плафоне, а потом изменившую ему любимую женщину. Но для начала он изменяет сам себе.

Тема сколь актуальная, столь и универсальная для всякого думающего человека, к тому же органично вписанная в контекст русской культуры - в рефлексирующих чеховских героев и в «Жизнь Клима Самгина» Максима Горького. На примере индивидуальной судьбы режиссер и актеры спектакля вскрывают родовой недуг целого сословия, исследуют «к предательству таинственную страсть», повторяющую казус «товарища Кислякова» в новых поколениях и иных исторических условиях. Легко произносить всуе красивые слова о высоких духовных идеалах, как это делает жена Кислякова, гораздо трудней следовать этим идеалам в быту и в общественной жизни.

Историю моральной деградации мыслящего класса легко переместить и спроецировать на любой период социального «слома», и, поскольку такие «сломы» последние сто лет у нас в стране происходят более-менее регулярно, каждый зритель, имея определенное мужество, может применить случай Кислякова на себя лично, как бы встать перед зеркалом сцены и задать себе предельно откровенный, страшный вопрос: «А сам-то я, часом, не Кисляков?».

Богомолов как минус-прием

Самым громким событием фестивальной программы можно смело назвать «Преступление и наказание» Достоевского, спектакль, реализованный в марте 2019 года Константином Богомоловым на сцене Санкт-Петербургского «Приюта комедианта», театральной компании, работающей «по принципу Бродвея», то есть не имеющей собственной труппы и собирающей артистов под каждый новый проект. Для осуществления своего творческого замысла Богомолов пригласил в «Приют комедианта» актеров из Театра имени Ленсовета и БДТ.

Показ спектакля Богомолова в Пскове вызвал необычайный ажиотаж зрителей – билеты на «Преступление и наказание» были раскуплены чуть ли не за два дня, и это при том, что адаптация романа Достоевского в «Приюте комедианта» давно описана критикой как самая нехарактерная для скандального режиссера. Критики, свободные от обаяния богомоловского таланта, вменяли постановке статичность и скуку, называли «читкой в декорации» и «радиоспектаклем». Другие критики, приклеив к спектаклю этикетку «постирония», упрекали «Преступление и наказание» Богомолова в изощренном издевательстве над зрителем, который ждал от режиссера фантазии и скандала, а получил один сплошной «минус-прием».

И действительно, «Преступление и наказание» Богомолова будто нарочито антисценично: режиссер исключил не только эпизод убийства старухи-процентщицы и ее сестры Лизаветы (по идее – самый зрелищный эпизод романа), но и все сцены, связанные с движением, лишив спектакль даже намека на внешние эффекты и превратив его в унылое стендап-шоу. При этом Богомолов не был бы Богомоловым, если бы не бросил вызов общественному вкусу – на этот раз в виде школьного литературоведения. Режиссер предложил посмотреть на персонажей по-новому, оттолкнувшись от того, что они говорят или пишут, заставил зрителей вслушаться в смысл слов.

Что из этого в итоге вышло, – можно спорить, но лично для меня богомоловский спектакль – это яркий пример режиссерской манипуляции, цирк уродов, череда фокусов-покусов ловкого шарлатана, пользующегося доверчивостью зрителя. Разумеется, как художник Богомолов волен делать на сцене все, что угодно, – хоть Богу молиться, хоть лоб разбить, – а вот зрителю стоит видеть и понимать, где его наё… (обманывают). Обман Богомолова заключается, собственно, в том, что он якобы предлагает нам взрыв шаблонов восприятия, «тщательное прочтение» романа, заставляет увидеть и услышать то, что мы, тупые, дескать, не заметили в тексте, а вот он увидел и акцентировал, вытащил на поверхность.

На деле же Богомолов просто конструирует свою сценическую версию романа, очищая его героев от давления обстоятельств и психологической сложности, низводит их к «основным порокам», или, лучше сказать, – к их главным экзистенциальным интенциям: например, к гордыне у Раскольникова, корысти у Дуни, богоискательству у Сони, позерству у Мармеладова, сладострастию у Свидригайлова и так далее.

Богомолов упрощает сложных героев Достоевского, делает их примитивными, плоскими и одномерными, и, может быть, поэтому очень понятными и близкими зрителю. Однако очень далекими от настоящего Достоевского. Что ж, можно и так манипулировать публикой, почему нет? Я совершенно не против. Тем более, в этом и заключается искусство интерпретации. Только не надо выдавать эту сугубо авторскую транскрипцию за «подлинного Достоевского». Дамы могут кончать от восторга и чувства глубокого проникновения в суть литературы прямо в зале, вот только гений Достоевского тут и рядом не стоял. Ну а Дмитрий Лысенков был неподражаем, бесподобен, великолепен, блестящ, что и отмечали все подряд рецензенты сразу после премьеры.

Островский и Чехов – «наше всё»?

Самым неоднозначным спектаклем фестиваля назову недавнюю премьеру Воронежского театра юного зрителя – постановку московского режиссера Анатолия Ледуховского по мотивам пьесы Островского «Последняя жертва». Замысел режиссера, как я его понял, – опрокинуть текст классика на злободневность, осовременить его, сделать ближе и понятней зрителю двадцать первого века.

Собственно, актуализацией старых, проверенных временем сюжетов всегда занимались и будут заниматься все театральные художники, ищущие в классике насущные смыслы и тренды. И Островский с его бытописательством и невероятно колоритными типажами для таких экспериментов в самый раз: кажется, что достаточно приклеить к физиономии купца или купчихи узнаваемые, резко характерные (с ударением на второй слог) черты и ужимки, и старая пьеса обретет искомую новизну, заиграет свежими красками.

Мол, водевильные сюжеты о том, как обобрать до трусов влюбленную женщину или выскочить замуж за миллионера – сами по себе востребованы и пользуются спросом, как подглядывание за соседями при помощи скрытой камеры. А если историю еще и нарядить в стильную упаковку графичного «нуара», оснастить легким женским стриптизом, добавить эротической перчинки, то получится «совсем ок». Но – не получается; у Анатолия Ледуховского что-то явно пошло не так. Не знаю, как в Воронеже, а вот в Пскове, по-моему, зритель так и не понял, кто все эти люди, что выскочили на сцену?

То есть в общем типажи угадываются: вот модный хлыщ, тянущий деньги из переживающей «гормональный взрыв» бабенки, вот «новый русский», телепортировавшийся на сцену прямо из анекдотов «лихих 90-х», вот солидный бизнесмен, готовый купить удачно подвернувшуюся потенциальную содержанку, вот «восточный человек», мечтающий сделаться грядущим хамом и хозяином жизни, ну и так далее.

Каждый по отдельности они хороши, а вот вместе не стыкуются. Все эти пестрые и по-своему обаятельные персонажи как будто выпали из своей привычной среды и попали в интерьеры «Дома-2», где выглядят глупо и нелепо. Наверняка, они смотрелись бы органично внутри кустодиевских бань, садов и самоваров, а в выхолощенном пространстве реалити-шоу будто исполняют чужие роли.

Что-то тут не совпало: то ли картинка с пьесой, то ли наоборот. Этот странный эффект я сравнил бы с ошибкой неправильно подобранного «рира» (так раньше телевизионщики на сленге называли визуальный спецэффект «рicture-in-рicture»). В результате интрига закручивалась будто в пустоте, и острые криминальные повороты не цепляли – будто персонажи не люди, а нарисованные на экране покемоны. Им не веришь и не сочувствуешь. Вот сыграли пьесу «карманные монстры» и пропали навсегда в выключенном смартфоне. Обидно за Островского.

А вот чеховским героям в спектакле Павла Зобнина наоборот, веришь, их диалоги и коллизии звучали органично, будто написаны вчера. Пусть сама локация – усадьба, где коротает дни большое и сварливое семейство, – достаточно условна, зато желания и конфликты персонажей близки и понятны чуть ли не всем: мечтательным прожектерам, заброшенным в глушь профессией и чувством долга, как доктор Астров; девочкам, ждущим «большой и чистой любви» и сопереживающим неуклюжей и доброй Соне; молодым красивым женщинам, мающимся от однообразия и скуки семейных будней; неудачникам, из которых, как из Войницкого, так и не вышло ни Достоевских, ни Шопенгауэров…

Всех их, – и нас, – еще наверняка ждут разочарования и боль, и вся эта житейская маета на сцене настолько знакома и неизбывна, что парадоксальным образом утешает: вот, поглядите, и сто двадцать лет назад люди страдали и плакали от одиночества и нелюбви. Я бы назвал «Дядю Ваню» Псковского театра драмы самым «кинематографичным» (в смысле способа существования актёров), самым «естественным» и «ламповым» спектаклем Пушкинского фестиваля.

Не только сцена

По общему признанию, Пушкинский фестиваль-2022 получился пусть и компактным, но качественным и даже «звездным»: в течение нескольких театральных вечеров на псковскую сцену выходили лучшие артисты Санкт-Петербурга, а творческие реноме таких режиссеров, как Богомолов, Калинин, Зобнин, Ледуховский, говорят сами за себя; два представленных на фестивале спектакля – от Александринки и «Приюта комедианта» – лауреаты национальной премии «Золотая маска»; два отличных концерта сыграло «волковтрио» – настоящие виртуозы и мировые звезды джаз-рока: контрабасист Владимир Волков, ударник Денис Сладкевич и гитарист Святослав Курашов.

В галерее «Цех» открылась уникальная выставка звезды наивного искусства Таисии Шевцовой. Если кому-то из зрителей на фестивале имени Пушкина не хватило фигуры именно Пушкина и его текстов, то можно прийти в «Цех», на «Круг чтения», где обнаружатся и Пушкин, и Толстой, и Достоевский, и другие звезды русской словесности и их бессмертные персонажи. Наивная живопись Таисии Шевцовой неожиданна и неповторима. Двадцать девятый театральный фестиваль в Пскове, как и прежде, сочетает традицию с художественным новаторством и всегда открыт для нового и небывалого.

Если не случится чего-то фатального, в следующем 2023-м году Пушкинский фестиваль в Пскове должен состоятся в тридцатый, юбилейный раз.

Александр Донецкий