На фоне Пушкина. Часть вторая

Окончание. Начало:

Из-за недостатка финансирования XXVI Пушкинский театральный фестиваль получился по преимуществу камерным. Большинство спектаклей программы были либо «моно», либо рассчитаны на несколько актеров в небольшом пространстве. Неслучайно, помимо малой сцены, для показов были задействованы помещения театрального буфета и «Приказных палат» Псковского Кремля. Даже открывший фестиваль на большой сцене «Выстрел» Казанского ТЮЗа - на самом деле представление малой формы. А собственно по-настоящему «больших спектаклей» было всего три: «Мещане» Санкт-Петербургского «Театра на Васильевском», псковский «Ревизор» и «Смотритель» Великолукского драматического театра.

Впрочем, на малой сцене был сыгран спектакль, который назвать «малым» язык не повернется, хотя на площадку вышли всего семь актеров. Санкт-Петербургский «Наш театр» представил нечто, настолько необычное и захватывающее, что стало немного жаль тех зрителей, которые поверили невзрачному анонсу и на спектакль не пошли, решив, что это будет очередная скучная «читка» драмы Пушкина по ролям. А зачем два часа с лишним зря напрягать внимание, зрение и слух, если дома на диване можно все прочитать глазами? Это именно тот случай, когда бездарное описание спектакля совершенно не соответствовало его истинному способу существования на сцене.  

Справедливости ради, однако, стоит заметить, что для искушенного зрителя уже само сложносочиненное название с тремя точками и одной запятой «Пушкин. Борис Годунов. Спектакль, который никогда не будет поставлен» намекало на некую постмодернистскую иронию (что-то вроде комментариев к несуществующему тексту) и обещало эксперимент. И ожидания такого искушенного зрителя не были обмануты. Автор идеи и режиссер Лев Стукалов, вышедший на сцену вместе со своими актерами, сразу предложил публике «поиграть в театр», представить себе не маленькую сцену, а огромную, и не бедный «Наш театр», а какой-нибудь шикарный и высоко бюджетный, которому по средствам соорудить на вращающейся сцене шикарный фонтан с настоящей водой.

То есть режиссер предложил включить воображение и увидеть тот самый спектакль, который «никогда не будет поставлен». И тут началась театральная магия, чистый шаманизм. Непринужденно и вроде как спонтанно общаясь со зрителем, Лев Стукалов, словно искусный иллюзионист, вдруг легко превратил рабочую робу в цветастые костюмы, соорудил на сцене исторические интерьеры, буквально заставил поверить в подлинность происходящего. Все это было очень похоже на сеанс коллективного гипноза, когда иллюзия возникает непонятно где, - прямо в пустоте, перед глазами, или у тебя в голове. 

При этом вся спонтанность и импровизационность есть тщательно продуманный и отрепетированный обман, требующий четкого режиссерского рисунка и редкого актерского искусства. Всем этим, четким режиссерским замыслом и мастерским исполнением, смог сполна насладиться зритель, и ему совершенно не мешало то, что литературоведы называют «метатекст», то есть параллельный и одновременный взгляд артистов на свое творение «как бы со стороны», их ироническое обыгрывание и даже переосмысление всем известных эпизодов. История «Бориса Годунова» постоянно проецировалась на наши дни, делая спектакль не праздной иллюстрацией текста Пушкина, а живым и актуальным событием. И во всем этом, повторюсь, присутствовала та неуловимая материя театра, то необъяснимое волшебство, когда ты не успеваешь понять, как это сделано, и возникает неподдельное ощущение чуда. После спектакля «Нашего театра» лично у меня создалось твердое впечатление, что Лев Стукалов - театральный маг, а все мы провели вечер с гениальным произведением. Без всяких преувеличений.

В отличие от нищего «Нашего театра» Южно-Сахалинский «Чехов-центр» - богатый: к примеру, на одну только перевозку декораций на запад страны администрация Сахалинской области, финансировавшая участие театра в Пушкинском фестивале, потратила два миллиона рублей, то есть, считай, две трети от бюджета всего театрального форума. Спектакль «Собачье сердце», привезенный в Псков, вошел в лонг-лист театральной премии «Золотая маска» и стал участником внеконкурсной программы «Маска плюс», что уже можно считать крупным творческим успехом «Чехов-центра».

Для псковских зрителей, однако, признание маститых критиков оказалось не столь очевидным. После первого действия многие псковские театралы поспешили к вешалке за верхней одеждой. Настолько беспомощной и унылой показалась им первая часть спектакля. Позже, на обсуждении с режиссером Олегом Ереминым, вдруг выяснилось, что тягомотина, оказывается, это такой специальный художественный прием - пародия на «псевдопсихологический театр» Станиславского.

Лично я (как и, судя по их реакции, большинство зрителей) никакой пародии не увидел. Чтобы оценивать произведение искусства как пародию, в нем должны содержаться какие-то знаки, признаки этой самой пародийности, ироничной игры с «первоисточником» (в данном случае - с условным «психологическим» театром), а их не было. Было неизбежное сравнение с культовым фильмом Владимира Бортко, и, разумеется, не в пользу спектакля «Чехов-центра».

Профессор Преображенский и доктор Борменталь в исполнении Андрея Кузина и Сергея Авдиенко, вымученно повторяя знаменитые булгаковские диалоги, выглядели бледно и неинтересно, а точнее сказать - никак. Спасали положение разве что одаренный пес Шариков и живая и естественная девушка Зина (Татьяна Никонова), юная грудь которой так и норовила выпрыгнуть из глубокого декольте. Я все гадал, выпрыгнет грудь, или нет? Не выпрыгнула.

В антракте знающие люди предупредили, что во втором акте «нас ждет тако-о-ое!». И не обманули. На псковской сцене явился подлинный «зомби-апокалипсис». К профессору Преображенскому и доктору Борменталю внезапно явился не один Шариков, а целая банда, наряженная в костюмы «под Энди Уорхола» и внешне напоминающая голодных упырей.

Сначала они хором повторяли алфавит, а потом принялись пугать зрителей. Возникли «коллективный Шариков» и эффект «зависшего театра», когда одна сцена удушения Борменталем вконец оборзевшего Полиграфа Полиграфовича повторяется несколько раз подряд, только с разными персонажами, которые выходят Шарикову на замену.

И имя им - легион. Так режиссер, насколько я понял, проталкивал идею «восстания масс», которое случилось в нашей стране в период социальной революции 1917 года и далее, а в странах Запада примерно в те же двадцатые-тридцатые годы прошлого столетия с развитием СМИ и массовой культуры, что и зафиксировал испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет. Неслучайно художник спектакля Сергей Кретенчук избрал визуальное решение в стиле поп-арт, самом циничном и точном (в смысле диагноза обществу) направлении искусства XX века.

Булгаковский Шариков, как мы помним, погибает от рук двух русских интеллигентов, однако в спектакле Олега Еремина он воскресает, выскакивая из ширмы в образе «нового русского олигарха» с сигарой и вискарем. Столь прямолинейный авторский мессидж в финале несколько обескураживает, но вполне монтируется с режиссерской идеей «вечного возвращения» дикарей.

Вообще второй акт примиряет с фактом включения «Собачьего сердца» в лонг-лист «Золотой маски»: после антракта спектакль буквально «нашпигован» сценическими приемами, словно карусельный аттракцион со зверями, где вас не только напугают, но и развеселят, и вам споют. Вот только реализация «хромает», явно не дотягивая ни до уровня идей, ни до амбиций режиссера, отчего вся пародия на «авангард» выглядит несколько самодеятельно и нелепо.

В рамках фестиваля, но уже после его официального закрытия, как своего рода аfter party был показан спектакль Великолукского драматического театра «Смотритель», сконструированный из рассказа Пушкина, сентиментальной повести Карамзина «Бедная Лиза» и фантазий режиссера Юрия Печенежского, осуществившего своего рода монтаж двух литературных текстов с дополнительной проекцией в современность, куда-то в наши десятые годы.

В результате главная героиня пушкинского «Станционного смотрителя» Дуня, читающая вслух историю «бедной Лизы», в эту самую Лизу по ходу действия и перевоплощается, одновременно как бы являясь современной Дуней, живущей на железнодорожной станции где-то на просторах Псковской области (о чем прямо свидетельствует видео инсталляции «Россия начинается здесь» на набережной Великой в Пскове) и щеголяющей в ватнике, спортивных трусах и валенках на босу ногу. О современности сигнализируют ржавая железная бочка, автомобильная шина вместо качели да железнодорожные рабочие в оранжевых жилетах, рассуждающие «за жись».

Микс из «Бедной Лизы» и «Смотрителя», умноженный на видео, неожиданно меняет акценты пушкинского рассказа, который предстает на сцене не столько историей о том, как блудная дочь в поисках личного счастья бросила старого отца, сколько как предупреждение всем девушкам о том, что, кроме хэппи-энда, в любовных сюжетах случаются и дурные концы во всех смыслах.

Фабула обретает как бы двойную экспозицию: у Пушкина, как мы знаем, все кончается для девушки почти хорошо (не считая безвременной смерти папы от настигшего его алкоголизма), у Печенежского - не все так однозначно: история бедной Лизы показывает, что вместо богатого дома возможен и омут пруда, и не самая завидная судьба. «Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе да бархате, а завтра, поглядишь, метут улицу вместе с голью кабацкою», - произносит Вырин свою предсмертную фразу, и исполнителю роли смотрителя Игорю Николаеву как-то веришь.

В спектакле много беготни (как на сцене, так и на видео), внезапных прыжков и кульбитов, манипуляций с бильярдным столом и блестящей бумагой. Режиссура  настолько проста, что требует крайне наивного зрителя, для которого спускающиеся сверху мигающие лампочки или бутылки способны явиться откровением. Впрочем, иногда, - например, в любовной сцене на бильярдном столе с шарами, - все выглядит очень мило и даже красиво. Наивных же зрителей, как выяснилось в финале, в Пскове вполне достаточно для бурных, с выкриками «Браво!», аплодисментов. 

Александр Донецкий