Прививка от демократии

Псковская Лента Новостей представляет вашему вниманию текстовую версию очередного выпуска передачи «Резонер». Еженедельная программа, посвященная резонансным событиям общественно-политической жизни, выходит по четвергам в эфире радио «ПЛН FM» (102.6 FM). Автор и ведущий – Константин Калиниченко.

«Овца и волк по-разному понимают слово "свобода", в этом суть разногласий, господствующих в человеческом обществе»
Авраам Линкольн, 16-й президент США

Исследователи из ВШЭ проверили, какие гражданские права и свободы россияне считают самыми важными. Многие тут рассчитывают увидеть свободу слова, свободу совести, собраний и другие политические свободы. В общем, те самые категории, благодаря которым появляются гражданское общество и демократия. Увы, результаты опроса для демократической общественности стали ушатом холодной воды. Выяснилось, что первостепенную значимость для граждан России имеют бесплатное образование и медицинская помощь. А политические свободы оказались где-то в хвосте рейтинга. Таковы наши скорбные дела. 

Митинг в Москве 10 марта 1991 года. AP Photo / Dominique Mollard

Глава СПЧ Валерий Фадеев предположил, что «для людей в данный момент в повседневности образование важнее, чем право собираться на митинги или организовывать политические партии». Социолог Алексей Фирсов считает, что дело в другом: среднестатистический россиянин «не умеет пользоваться» политическими правами «и не верит, что ими можно пользоваться на самом деле». Как бы грустно это ни звучало, оба эксперта абсолютно правы в своих выводах.

В то же время, ситуация выглядит парадоксальной. Ведь еще живо поколение, которое буквально выгрызало гражданские права и политические свободы у замшелого и тоталитарного советского государства. Вторая половина 1980-х – начало 1990-х, казалось, навсегда поставили Россию на твердые демократические рельсы. Перестройка породила гласность и плюрализм мнений. Это было невероятно интересное время – умами владели пламенные трибуны, политическая дискуссия охватила буквально всю страну и не было запретных тем. 

Затем СССР распался, и очень быстро выяснилось, что все это было сродни временному помешательству, массовому психозу, охватившему широкие народные массы. Демократия и ее принципы для русского человека оказались сезонным модным трендом, вроде принта на одежде или фасона брюк. Эти гражданские права и свободы, вероятно, хорошая штука. Но они свалились нам, как снег на голову, упали на совершенно неподготовленную почву. Как и любая мода, все быстро сошло на нет.

Причем невероятно быстро сошло. Принято считать, что в лоне политического плюрализма новая Россия прожила плюс-минус 10 лет, к концу 1990-х пришло осознание, что «такой хоккей нам не нужен», и явно что-то не так с этой вашей демократией. Я думаю, что конец 90-х – это финальная точка, последний гвоздь в крышку гроба российского гражданского общества. А понимание того, что Россия не готова быть демократическим государством пришло в октябре 1993 года, в дни циничного расстрела российского парламента. 

Тут очень легко увидеть последовательность событий. Вот эти люди, которые в августе 1991 года смело выходят на улицы и сносят к чертовой матери клику ГКЧПистов с трясущимися руками. Не испугались ни всемогущего КГБ, ни танков, ни собственного страха, который десятилетиями убеждал людей, что с советской государственной машиной ничего невозможно сделать – только зубы обломаешь. Всего-то 2 года прошло и, по логике, те же люди должны были бы выйти на защиту российского парламента, который снова, как в дни путча, исполнительная власть планировала намотать на гусеницы танков. И что? Вышли единицы. В августе 1991 года выход на улицу был мейнстримом, едва ли не каждый хотел и готов был защищать только вылупившуюся российскую демократию. В 1993-м за демократию готовы были стоять штучные экземпляры, которых воспринимали как странноватых фриков, глядя на них с нескрываемым удивлением.

«Белый дом» 5 октября 1993 года. Фото: Роман Денисов / ТАСС

Общество слишком быстро разочаровалось в демократии. Политические свободы – это прекрасно, сродни бабочкам в животе при первой влюбленности. Но затем эмоции отходят на второй план, а в животе, простите за аналогию, начинает урчать – кушать потому что хочется. Пламенные трибуны периода гласности, собиравшие площади и стадионы, пришли к власти, сменили повседневный шмот на дорогие классические костюмы. Но увы, они не смогли накормить народ. Люди очень быстро поняли, что лидеры общественного мнения могут только языком, и тут сложно винить людей. Гражданское общество – понятие, если и не абстрактное, то не из повседневной жизни. А кушать хочется каждый день, притом не единожды. Холодильник в лихие 90-е не просто победил телевизор – я бы сказал, он его взял в заложники, подверг психологической обработке, следствием чего стал «стокгольмский синдром» в виде стойкого отторжения демократии и ее принципов. Люди – те, которые, по концепции Владислава Суркова, глубинный народ – твердо усвоили, что демократия означает несвоевременную выплату зарплат, унижение представителей классических профессий со стороны нуворишей и, разумеется, категорически несправедливое распределение национального благосостояния. Нищие и голодные учителя, униженные, бесправные менты, инженеры, вынужденные торговать на рынке или мыть полы – именно такой помнит «демократическую Россию» русское глубинное государство, представители которого как мантру повторяют: «куда угодно, лишь бы не назад в 90-е».

Странно и совершенно нелогично, что катастрофическое падение уровня жизни, невыплаты зарплат и прочие социально-экономические беды российское общество прочно связало с демократическими преобразованиями. Как будто невыплата зарплаты милиционеру и учителю является следствием многопартийности. Но факт остается фактом. И тут же начала зарождаться ностальгия по СССР и пресловутой «твердой руке».

«Лихие 90-е». Источник: mk.ru

Тут можно спорить, с чем мы имеем дело. Идет ли речь о скрепах и традиционных ценностях, согласно которым русскому человеку, подобно хорошей скаковой лошади, нужен кнут и твердая рука, в противном случае он оперативно начинает деградировать. Или же мы имеем дело с наследием многовековой эпохи крепостничества, от которого избавились слишком недавно, чтобы рассчитывать на легкое и непринужденное усвоение демократических принципов. Лично я склоняюсь ко второй версии. Сами посудите, наши адепты демократических ценностей любят апеллировать к практикам Англии, Франции или США. Мол, смотрите, в Англии после вступления в Евросоюз люди стали жить совсем чуть-чуть хуже, чем прежде. Но собрались и вышли из ЕС, без долгого, извиняюсь, жевания соплей. Или взять французов, которые выходят на улицу, стоит правительству поднять налоги на полпроцента. В проклятой Америке белый коп слишком жестко завинтил какого-то негра-наркоторговца, и полстраны с тех пор стоит на ушах, «черные тоже имеют значение».

А что у нас? Пенсионная реформа наотмашь ударила по людям – немного побубнили, но, в целом, проглотили. Ввели систему «Платон», которая автоматически увеличила стоимость всего в стране – вздохнули и промолчали. Мусорная реформа, по которой нам обещали золотые горы, а по истечении 5 лет мы видим только горы неубранного мусора, в словесный обиход снова вернулось подзабытое в Пскове слово «помойка» – и тут, кажется, проглатываем, хоть и не молчим. А если наши правоохранители проявляют немотивированную жесткость при задержании, так это и вовсе в порядке вещей, вообще эмоций не вызывает. Вопрос: почему французы, американцы и англичане могут говорить твердое «нет», отстаивая свои права, а русские, получается, не могут? 

Так не поленитесь посмотреть, в каком году в Англии и Франции произошло освобождение крестьян. А в Америке крепостного права и вовсе не было. Откуда в современной России взяться устойчивым росткам демократии, если еще вчера мы, образно говоря, рассуждали в категориях барщины и оброка? Нам этот «газон» еще не одно десятилетие подстригать, прежде чем результат, возможно, начнет радовать глаз.

10 коротких лет граждане России жили в условиях более-менее реальной демократии и политического плюрализма. И совершенно не поняли, как этим пользоваться, какую пользу можно извлечь. Пожали плечами и развернулись к интуитивно понятной форме существования, под патронажем сильной власти, которая сама решает, как развивать государство и общество.

Более того, теперь все в курсе, что слишком активно топить за политические свободы еще и опасно, а свою свободу слова лучше лишний раз держать при себе, дабы ненароком что-нибудь не нарушить и не дискредитировать. Тут, кстати, тоже интересная динамика видна невооруженным глазом. Если раньше можно было пострадать за излишне активную политическую позицию, то сегодня легко в момент огрести крупные неприятности, например, за резкую критику здравоохранения или ЖКХ. Власть, лишенная оппозиции, испытывает большой соблазн в любой, в принципе, критике начать видеть крамолу и иностранное влияние и закрутить гайку так, что просто будет невозможно дышать. Это серьезная опасность для государства, но, кажется, абсолютное большинство граждан ее просто не осознают…

Отцы российской демократии сегодня либо в преклонном возрасте, либо отошли в мир иной. Их наследники пребывают в полной растерянности – в России и в эмиграции – кажется, так и не могут понять, почему же русские фактически добровольно отказались от демократии и гражданского общества, призвав в конце 1990-х на выручку «твердую руку». Как так вышло, что бутерброд с вареной колбасой оказался важнее политических свобод? 

А ведь все настолько просто и примитивно, что даже обидно за адептов демократии, не способных понять элементарных вещей. Бутерброд с вареной колбасой – это понятие измеримое и каждодневное. Как и бесплатное образование с медициной. Гражданские права же – абстрактная категория, их на хлеб не намажешь. 

И таков уж русский человек начала XXI века, который твердо убежден, что политические свободы и демократические ценности – это что-то бесполезное и опасное, раз уж от них нет никакой пользы, кроме вреда. 

Константин Калиниченко