«Охотники за голосами»: Власть как чудо

«Охотники за голосами» - третий опус Романа Романова, чиновника и писателя, пытающегося разобраться в парадоксах российской власти. Вместе с «Чиновником Авдием» (2013) и «Монархистами из квартиры 27» (2014) новая повесть как бы составляет трилогию автора о сущности государственного управления, его тайных пружинах и механизмах взаимодействия с людьми, то есть с народом. Если в «Авдии» Роман Романов в основном исследовал устройство госаппарата, в «Монархистах» размышлял о трагических пертурбациях отечественной истории, то в «Охотниках» он окунается в политтехнологию провинциальных выборов, точнее, в психологию тех, кто так или иначе участвует в избирательной кампании. 

Три повести роднит и объединяет не только общая тема — природа власти, но и жанр: политологические диалоги, нанизанные на причудливо изогнутый шампур фабулы и щедро приправленные вымыслом, фантастикой и мистикой. В «Чиновнике Авдии» главный герой — полтергейст, язык библейского Змея, творит чиновничий Аппарат, противостоящий вселенскому Хаосу. В «Монархистах из квартиры 27» персонажи путешествуют во времени, пытаясь предотвратить отречение императора Николая IIот престола, и забираются в такие дебри фантазии, что, ей Богу, от кульбитов сюжета начинает кружиться голова: куда заведет кривая безумного мистического роуд-муви? В «Охотниках за голосами» герои тоже встречаются с нечистой силой: один запросто общается с призраком убиенного императора Павла I, другой — встречает самую настоящую Бабу Ягу.   При этом мысль, лейтмотивом пронизывающая все три, такие разные, текста, одна и та же: власть в России (и не только в России) от Бога; это некая идеальная проекция Божественного замысла, искажаемого, однако, то несовершенством невероятно многозначного, коварного родного языка, то непредсказуемостью и волюнтаризмом исторического процесса, то просто регулярным предательством служивого класса — дружинников, дворян, разночинной интеллигенции, перестроечной партноменклатуры, etc. Идеал власти, в который верит как в Истину Роман Романов, постоянно сталкивается с живой жизнью, с историей, с греховным человеческим естеством, с людским тщеславием и жадностью, и в этом, - сочетании Божественного и социального, - заключается ее, власти, трагическая антиномия.

В «Охотниках за голосами», впрочем, все заканчивается хэппи-эндом. Это самый незамысловатый и прямолинейный из вымыслов Романова: два героя, два столичных политтехнолога, босс и подчиненный, пытаются преодолеть муниципальный фильтр и выйти на выборы губернатора в некой Провинции, в которой легко угадывается наша Псковщина. Первый: Иван Федорович Ежихин, он же — Турист, он же — очередное воплощение сказочного Иванушки-дурачка; второй: Василий Сергеевич Кузнечко, успешный политконсультант, решивший перейти в «высшую лигу» — не обслуживать власть предержащих, а самому занять вакантное место главы региона. Ясно, что это другой расхожий тип мировой литературы — плут, Чичиков, скупающий не души, но голоса муниципальных депутатов.

Эти два молодца, почти одинаковых с лица (разумеется, в ментальном смысле), - циничны, опытны, образованы; как политтехнологи, они прошли не одну избирательную кампанию, огонь, воду и медные трубы, и свято верят в свой грядущий успех. Они не просто дополняют друг друга, но и как будто подменяют: Кузнечко движется по волшебным местам, явно предназначенным для Ивана-дурака. Причем сам Кузнечко отнюдь не дурак, отчего в финале и терпит полное фиаско; Ежихин, как и положено дурачку, попадает в глупые ситуации и всяческие несчастья, но в качестве своего рода компенсации ему даруется общение с фантомом Павла I, провиденциально направляющего героя в нужную точку пространства — в деревеньку на границе той самой Провинции, где выбирают губернатора. Оба они, и Иван, и Василий, влюблены в одну и ту же женщину, новейшую модификацию Царской дочери (в повести — дочки главы района). Надо ли тут пояснять, что дурацкое положение Ивана оказывается в итоге выигрышным (Иван изобличает эстонского шпиона и в награду получает любимую девушку), а Василий не может воспользоваться своим магическим шансом, который предоставляет ему Баба Яга. А шанс у Кузнечко — был.

Понятно, что кроме этих двух, двигающих сюжет протагонистов, на страницах плутовской повести являются и жители ойкумены, видные и заслуженные люди Провинции — главы районов, готовые продать голоса заезжему гастролеру, либо готовые отказать, лидер системной оппозиции и деятель оппозиции несистемной, председатель местного избиркома, сам губернатор. В каждом из этих колоритных персонажей, - в какой-то мелькнувшей черте, но скорее в узнаваемой риторике их монологов, - вдруг угадываются прототипы и реалии псковской жизни.

Но - только угадываются. Персонажи, что называется, собирательные, и отсылают, скорее, к художественным обобщениям, нежели к частностям и деталям. Как, собственно, и выдуманная топонимика местности, этой загадочной Фата-Морганы, где существует не только избушка Бабы Яги и волшебный меч-кладенец, но и маленькая деревенская церквушка, где исповедуется и причащается губернатор, дабы чуть позже, на выходе из храма, наставить на путь истинный бедового Ивана.

А как же иначе? На то она и власть, чтобы сеять разумное, доброе, вечное. И Иван исповедуется, и причащается, и переживает духовное перерождение (не зря же он общался с императором Павлом), и объявляет явившемуся внезапно, как в сказке, Кузнечко, что уходит из прибыльного бизнеса, бросает коллегу и босса накануне старта избирательной кампании. Пути-дорожки двух «зеркальных» героев сошлись, чтобы разойтись навсегда. Даже с шофером и телохранителем Кузнечко — верным Петровичем случается преображение: тот решает остаться в Провинции и учить детишек борьбе. Ну, а читатель понимает, что это и есть искомый хэппи-энд, лубочная идиллия.

Кто-то назовет такой взгляд на мир наивным, кто-то — сервильным, кто-то — далеким от реальной жизни, надуманным. В жесткой реальности, очевидно, все наоборот: Кузнечки побеждают, а дурачки остаются на бобах. Но вся эта наивность вполне естественная, логична для автора, который упорно, с энтузиазмом, достойным подражания, от книги к книге, от текста к тексту, пишет апологию власти (аппарата, чиновничьего сословия).

По сути, все повести Романа Романова — это такие своеобразные политологические «святочные истории», с испытаниями (приключениями) героев, элементами фантастики и обязательным чудом, возвращающим читателя в детство: Зло повержено, Добро торжествует, и близится свадьба, на которой и он, автор, был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало. Нам же, простым смертным, остается только удивляться: а что, возможно, из чиновничьего кабинета оно все так и выглядит: наивно, светло и нарядно, как финал волшебной сказки.

Александр Донецкий