Пушкин: от ненависти до любви - один выстрел

Дневник фестиваля от Донецкого

«Спасти камер-юнкера Пушкина» Московский театр «Школа современной пьесы», 7 февраля, воскресенье, 20:00

...А ведь рецензию можно начать и так: махровый русофоб с нехорошей фамилией Райхельгауз издевается над «нашим всем». Его герой-дегенерат Питунин, видите ли, ненавидел Пушкина с детства, страдал от поэта почем зря, поскольку два раза ударенный по слабоумной башке не был способен запомнить ни строчки, кроме дворовой похабщины. И на этом зыбком, дегенеративном и патологическом фундаменте Райхельгауз виртуозно выстраивает свою апологию ненависти к национальному гению, а значит, и ко всей России. Не место Райхельгаузам в отечественной культуре! Что делает он и его дебильная труппа на XXIII Пушкинском театральном фестивале? Не иначе это очередная провокация замаскировавшегося русофоба Месхиева-младшего. Гнать поганой метлой всех этих так называемых «деятелей кино и театра» из Святых для каждого русского человека мест! Очистим Пушкина от наносных и чуждых ему вкраплений!..  Понятно, что это пародия, быть может, бездарная, но в том-то и беда, что многие (очень многие) именно так у нас и мыслят.

Пересказать шедевр нельзя. В любом случае получится хуже и плоско. Тем более невозможно перевести на человеческий язык спектакль, событие объемное, невыносимо яркое и движущееся сразу во все стороны и по спирали - вперед, назад, ферзем, конем, кувырком. Однако ежевечерне тысячи критиков пытаются объяснить и додумать сотни увиденных спектаклей. Обычно у них получается плохо. И не от того, что «думалки» или таланта не хватает. А от того, что живая луна на картине - всегда просто мертвый плевок краски, более или менее удачно размазанной.

Спойлер тут, увы, - лучший рецепт, почти панацея. Можно выстроить хотя бы небольшой линейный рассказ. С подробностями. Который все равно ничего не передаст и не предаст. Ведь имеется оригинальная пьеса. И пьеса, поставленная на сцене. Замысел, вымысел, актеры и их дивная игра. Как их отспойлеришь? Да никак! Невозможно изменить женщине, которую одержимо любишь, с собственной рукой.

Все это, впрочем, праздная преамбула, а штука в том, что «Спасти камер-юнкера Пушкина» Иосифа Райхельгауза - безусловный шедевр. То есть буквально: образец актуального театрального искусства. Главный критерий здесь - полное и внезапное  исчезновение такой важной категории как художественная условность. Обычно эту самую условность всегда видишь, чуешь хребтом. И она мешает, как мозоли в новых туфлях, как чересчур тесные трусы. Сидишь и озираешься: да когда ж это кончится? А тут бамс - и вырубили тумблер. Когда условность исчезает, ты проваливаешься, будто Алиса, в волшебную кроличью нору, и все - там пропал. Теперь ты и Михаил Питунин, и Дантес, и Сека, и Лера, и Наталья Гончарова, и, конечно, сам Пушкин, обреченный погибнуть от пули на Черной речке.

Считается, что самый важный критерий любви к произведению искусства - желание его присвоить, как бы заново сочинить, быть автором. Так вот, я хотел бы быть автором «Спасти камер-юнкера Пушкина». Жаль, что это невозможно. Фатально опоздал. Зато я способен отспойлерить увиденное, то бишь, опять же, отчасти присвоить, своровать, захавать. И нет в этом ничего стыдного. Так полюбившая другого мужчину женщина цинично рассказывает обманутому мужу о своей безумной любви. Уже и трусы новые успела купить. И бесстыдно напяливает их у семейного зеркала. И - бла-бла-бла. Вот она, сверхзадача искусства.

Так и я напялил на себя спектакль, словно скафандр, и хотя бы на время защищен от сомнений: вот как надо сочинять! Дерзко, остроумно, изобретательно. Зная наверняка, что этот труд коллективный. Драматург, ети его, пусть хоть трижды гений, предлагает только заявку, в лучшем случае либретто. Театр, допустим, «Школа современной пьесы», превращает заявку в явление. В феномен. Художественный. То есть в нечто потустороннее и сюрреальное. Но главное - лишенное этой гадской условности.

Как такое получается? - никто не знает. Видимо, это и есть театральная магия. Спектакль вдруг совпадает с тобой, как эпидермис с мышцами. Никакой другой одежды не надо. Воспринимаешь все обнаженной кожей. Ты - зритель, и ты - необходимая часть спектакля, соучастник и сочувственник.

Так вот, спойлер. Начинается он с загадочной декорации, которая поначалу просто огород-параллелепипед, засыпанный пластмассовым черноземом. А потом появляются герои, сразу, скопом, и начинают выкапывать из почвы разные удивительные артефакты: детскую машинку-кран. Воспиталка читает Пушкина детям, и всегда у нее получается неизменное: бу-бу-бу. Честный мальчик Миша Питунин признается, что не любит Пушкина. Как?! Это же самый страшный советский грех! Поэт? Пушкин. Композитор? Чайковский. Художник? Репин. Питунин не вписывается в ритуальную схему. Его ставят в угол. С машинкой-краном играет другой мальчик. Кто виноват? Пушкин! Ненависть к поэту растет, как судьба.

Дальше школа, № 69 имени Пушкина, бывший лицей. И там тоже училка читает Пушкина: бу-бу-бу. И Питунин, взрослея, уже способен рисовать провокационные рисунки про попа и работника его Балду. И все это невероятно смешно. И не рассказано, а показано. И невозможно, увы или к счастью, отспойлерить. Спектакль надо видеть. Но что мы, зрители и соучастники, параллельно узнаем о роковой дуэли Пушкина? Да практически всё! Всю пеструю череду случайностей, интриг, действующих лиц, Геккернов, Дантесов, Идалий Полетик, нелепых записок, зависти, похоти и проч., которые могли привести к дуэли с «белым человеком», а могли и не привести. И все равно: кто убил Пушкина? Пидорасы! А может, и масоны. Но «пидорасы» звучит эффектней.

Жизнь Питунина движется от детсада к школе, от школы к кинотехникуму, от кинотехникума к советской армии, от армии в «лихие» 90-ые. И все с забавными и юмористическими деталями. И параллельно этой жизни обычного питерского раздолбая движется биография Пушкина, которого Питунин уже не ненавидит, а пытается спасти. Пусть и виртуально, сначала желая овладеть телом подружки Леры. А потом реально, желая телепортироваться и прикрыть собственным никчемным организмом русского гения. От ненависти до любви - один шаг, вернее, выстрел. Тут же зритель узнает про то, что можно было приобрести на 10 копеек в СССР. И про особенности организации дуэлей в начале XIXвека. Промазать невозможно! И про баллистику дуэльных пистолетов. И про то, как пели по-русски «шизгару». И про дам-не дам, если не знаешь наизусть стихов Пушкина. И про армейские нравы 80-х. И про бандитские реалии 90-х с их черными риэлторами. Словом, перед нами целая панорама жизни из СССР в Перестройку и в звериный оскал ново-русского капитализма.

И тут же, сразу, прыжки, нет, кульбиты в роковые обстоятельства дуэли. Актеры постоянно перевоплощаются. Они - оборотни, играющие как бы одновременно в двух-трех частях экрана. Помните, был такой модный киношный прием: кадр разрезался сразу на несколько подкадров, и действие катилось с утроенной энергией, и трудно было ухватить главную мысль, но сам разрезанный экран завораживал, как первые видеоклипы.

И Питунин, наивный, жалкий, смешной, уже не тот, что прежде. Он мучается от того, что не знает, где та самая монетка, которая легла не той стороной? Дрянь место - Черная речка, да, никто не спорит. И так обидно за Пушкина, потому что все равно получается, что он «вроде как наш».

И что собственно было в жизни, похожей на сон? Детсад? 69-я школа? Долбанная армия? Уж лучше под пулю Дантеса. Но «телепортов» в новом Петербурге нет. И главная досада: спасай-не спасай Пушкина, а выходит, никакой разницы - тоже нет. Все равно монетка ляжет так, как надо. Судьба-с. Хард-Рок. Как писал Гумберт Гумберт, проделки МакФатума.

В финале Питунин - уже подлинный Пушкин и есть. Физиологически. И душевно и во плоти. И поэтому ловит свою пулю. И корчится в черноземе. И бандюганы, вчерашние одноклассники, закапывают его в дымящуюся почву, как бродячую собаку. Над почвой веют дымки, как после битвы. Немая сцена. Затемнение. Заявленный жанр: «история несостоявшегося подвига» - полностью исполнен. И оказывается, что нет никакой разницы между 27 января 1837 года и условной датой века XXI. И вот еще живой парадокс: нет особой разницы между гением Пушкиным и дегенератом Питюниным, милым, добрым, нелепым, смешным. Перед лицом Смерти, разумеется. Все мы маленькие люди, или великие, а пропадаем, как зайцы. Спектакль «Спасти камер-юнкера Пушкина» - про Любовь. И не только к Пушкину.

Ну и, конечно, завораживают приключения жанра: как остроумная комедия, виртуозный жаргон, разухабистый трагифарс (иногда невозможно было усидеть на стуле от смеха, и я рисковал свалиться в чернозем и тоже превратиться в персонажа), наполняется, набухает этой черной трагической кровью? Как и почему легкие стройные женские ножки уродуются выпирающими венами, трофическими язвами, вплоть до ампутации? Иосиф Райхельгауз вроде как начинает за здравие, а заканчивает за упокой. По-моему, это самая точная формула классической трагедии.

Саша Донецкий  

Фото drampush.ru