Всех - в Сибирь

Бурными аплодисментами псковская публика трижды вызывала на сцену трех актеров театра «Поиск» из города Лесосибирска. Был бы, наверное, и четвертый бис, если бы, наконец, один из артистов не сказал ласково: «Всех - в Сибирь!»

Фото: пресс-служба Псковского театра драмы

Засмеялись псковичи светло и весело и с чувством глубокого удовлетворения разошлись по домам. Спектакль «Мертвые души. Том 2» был настолько великолепным, что можно только позавидовать тем, кто придет на его второй показ в рамках Пушкинского театрального фестиваля, который состоится сегодня вечером на большой сцене Псковского театра драмы.

Жанр спектакля обозначен его режиссером Олегом Липовецким как фантазия - в музыке это обычно пьесы, в определенной мере свободные от установленных форм, импровизационные по своей сути. В случае с поэмой «Мертвые души» эта установка абсолютно органично легла на сюжет, структуру текста и ярко раскрыла талант артистов. Путешествие Чичикова, его решения - это по большей части экспромт, придумывание на ходу работающих мошеннических схем. Главный герой, скрепляющий разнородные эпизоды, сам по своей натуре актер, которому приходится исполнять разные роли, приноравливаясь к встречным помещикам.

Весь спектакль - торжество игры: он построен на гэгах, пластических миниатюрах, переодевании и подчеркнутой условности театрального действия. В увлекательную импровизацию искренне включается и зритель, который посажен не в зале, а на самой сцене. Одной прекрасной псковичке удалось благодаря месту в первом ряду побывать в роли невесты Улиньки, другую, рядом выше, допросили как «ворожею» Акульку, а кому-то из счастливых зрителей перепал за 150 рублей магнит «Мертвые души» в единственном экземпляре, созданный деятельным помещиком Платоновым. Да весь первый ряд получил конфетки от Чичикова!

Три с лишком часа, которые идет спектакль, на сцене находятся лишь три актера - Олег Ермолаев, Максим Потапченко, Виктор Чариков. Рискнем сказать резко: а других и не надо, ведь эта тройка может сыграть, кажется, все. Что и делает, показывая самый широкий диапазон образов, настроений, голосов, мимики, пластики. Они перевоплощаются с ходу, мгновенно: хоть помещика сыграют, хоть коня, хоть корову Зорю, хоть олигарха Муразова. Все, что необходимо актерам для этого, находится тут же, на сцене: рубахи, перстни, шляпы, куртки, сюртуки, пиджаки, спортивные костюмы. В общем, целая вешалка, с которой натурально и начинается весь этот театр.

Под стать гардеробчику - богатейший реквизит, из которого можно смело формировать выставку советского и постсоветского быта. Причем все подлинное, живое. Перед постановкой «Мертвых душ» театр бросал клич среди жителей Лесосибирска, чтобы найти раритетную ламповую утварь: старые телефоны, самовары, кожаную шоферскую кепку (конечно, она превосходно села на маковку кучера Селифана), пледы с характерным декором «цветочки» (такие у всех были лет сорок назад), ковры с оленями, авоськи.

Под стать подвижным актерам и их богатейшему предметному миру - живые декорации: три стола не стоят на месте, превращаясь в дома, тюремные стены, плацкартный вагон. Целый ворох советских настенных декоративных ковриков создает видовую перспективу: то медведи, то «Три богатыря» виднеются, то Красная шапочка в заповедном лесу («в сказку попали», - шутят персонажи). По правую и левую руку висят на вешалках белые рубахи да пиджаки - те самые «мертвые души», которые носит Чичиков авоськами.

Весь этот склад вещей и предметов создает ощущение сакрального гаража, в котором отдыхает русская мужская душа: собрались ремонтировать «тройку» классику (раньше, кстати, люксовой моделью считалась), попутно сообразили на троих, а в угаре веселья решили еще и «замутить» передачу «Вокруг смеха», в которой перемыли кости всем - от соседей до губернатора и главы государства.

С давних пор принято считать, что в поэме Гоголя нет ни одного положительного персонажа – собственно, поэтому, говорят, и сжег великий писатель второй том русской «Одиссеи»: уж очень хотел найти позитив, а не вышло. Ткань спектакля, поставленного «Поиском», тоже к финалу истончается, путается, в сценах появляется мелодраматизм, некоторая спешка. Огонек зажигалки, склоненная над ней рукопись – заканчивается постановка тем же, чем и начиналась: звуками пожарной тревоги. Зрителей предупреждают о необходимости покинуть зал – «этот поезд в огне, и нам некуда больше бежать».  

Прекрасной России будущего как не было, так и нет – ни в поэме, ни в постановке, ни в реальности. Плетутся рысью как-нибудь Гнедой, Чубарый и Заседатель по разбитым дорогам мимо деревень с заколоченными окнами. Бесприютность просторов, зеленые кудри дерев, позлащенные верхушки церквей, глушь, закоулки, «пьют и воруют»... В наши дни классические образы «Мертвых душ» вызывают такое же узнавание, как и полтора века назад. Ничего не изменилось. Может быть, потому, что по-прежнему таких совестливых, как Гоголь, - днем с огнем.

Елена Никитина