О чужаках

Я вчера поймал себя на мысли, что жутко не люблю мерзавцев, ломающих сирень и черёмуху, чтобы угодить своим дамам. Уверен – не самым умным и красивым. Или украсить жилище. Уверен – довольно убогое.

Захар с гордостью мне два дня подряд показывал маленькое, тоненькое деревце черёмухи по пути в сад на Свердлова: «Папа, смотри какие красивые цветочки на дереве, и как их много!» Сегодня с утра я почти бегом протащил его мимо. Нет, мы не особо спешили – не больше, чем всегда. Просто вчера я издали увидел, как два молодых человека, вполне себе стандартных, аккуратно причёсанных, в футболках, заправленных в джинсы, как принято в определённой среде, ломали ветки с этой черёмухи. Составляли роскошный букет.

Я очень ярко восстановил в памяти события своего безмятежного детства. На каникулах, да и по выходным, я, бывало, гостил у бабушки с дедушкой на Металлистов. Мой дед на «Металлисте» проработал всю жизнь. Получил квартиру напротив завода. И когда эти квартиры давали – в одной из первых «хрущёвок», с мизерными площадями, по четыре квартиры на этаж, с титанами, привозным газом и холодильником в виде шкафчика с естественной вентиляцией под кухонным окном, то все они, безмерно счастливые обладатели «роскошных», как им тогда казалось, квартир, сажали под окнами сирень.

Я – ребёнок поздний, потому в детство моё эта сирень была уже большая, кустистая и очень красивая. Дедушка и бабушка жили на первом этаже, и когда сирень цвела поздним апрелем или ранним маем, в открытые окна почти осязаемо лился этот запах! И каждый день они несли вахту. Бабушка обычно первой замечала такую вот бестолочь, в алкоголичках, заправленных в треники, и кричала в окно что-нибудь вроде «Ты что, зараза, делаешь?!» Бестолочь, как правило, пучила не очень выразительные глазки – такие часто встречаешь на улице, по лавочкам с мальчиками без парочек в парках ближе к вечеру, и мямлило что-то вроде «А чо, те чо жалко штоле?!»

Тогда бабушка кричала «Сергей!», и на кухню приходил мой дедушка.

Я был нежно юн, а дед мой по-прежнему необычайно крепок и выразителен. В его манере поступать и говорить читался и менталитет псковича в поколениях, и опыт заводской жизни за станком с тринадцати лет, и партизанская пятилетка в войну. Он высовывался в окно и красивым и стройным восьмиэтажным матом, не прибегая к иносказаниям, живописно обрисовывал свойства характера, особенности физиологии и потребности дальнейших действий человеку у куста. Люди у куста, независимо от пола, с Сергеем Михайловичем никогда не спорили. Они быстро уходили. Или убегали, если он грозился выйти на улицу для дальнейшего обсуждения сложившейся ситуации с сиренью. Первый этаж, всё-таки.

Я очень хорошо понимал то несоответствие реакции моего деда и манер, которым меня учили родители, но был полностью уверен, что дед поступает верно. Признаться, я порой даже ждал – не пойдёт ли кто вечером ломать сирень.

Это всё к тому, что раньше я знал всех своих соседей по дому – 45 квартир – и многих по двору. Со всеми здоровался. Сейчас я знаю, как звать двух-трёх человек в моём подъезде. Тогда нужно было быть чужаком в районе, чтобы рискнуть ломать сирень под окнами. А теперь можно рискнуть под окнами в Летнем Саду в светлое время суток. Теперь все друг другу чужаки.

Конечно, я надеюсь, что та, кому предназначалась черёмуха, долго объясняла своему горе-ухажёру, почему он придурок. Мне вообще неприятно думать о глупых, невоспитанных девушках. С юношами проще: одного из них я сам воспитываю и знаю, что он так вряд ли поступит. Надеюсь, ты тоже из таких, читатель. Из тех, кому жаль сирень. Из тех, кто не чувствует себя чужаком и варваром в собственном городе.

Денис Кугай