Новости партнеров
Культура

Мир сжался до размеров Завеличья. «Псковский текст» Александра Питиримова

03.11.2015 16:56|ПсковКомментариев: 6

Сегодня в читальном зале Центральной городской библиотеки на Конной поэт Александр Питиримов представит свои стихи из цикла «Псковский текст»

«Псковский текст», вне сомнений, не только название нескольких стихотворений с упоминаниями псковской топонимики, стихотворений, опирающихся на особый здешний хронотоп с его самобытными приметами, но и некий поэтический конструкт, отсылающий к другим «текстам» того же порядка: в первую голову к «Петербургскому тексту» русской литературы, но вполне легко представить, что, само собой, имеются и текст Московский, и тексты, допустим, Киевский или Сибирский. Так почему бы в пандан ко всем этим литературным «туманностям» не быть и «Псковскому тексту», пока, быть может, скорее, как возможности, вероятности, пустоты, ждущей и требующей начинки, нежели свершившейся данности?

Здесь имеется одна закавыка. Если с «Петербургским текстом» русской литературы все более-менее ясно и четко и строго очерчено, как на регулярном проспекте северной столицы, домысливаемом тремя веками его истории (есть живое тело Петербургского мифа с самого его рождения из мозговых чресел Демиурга Петра до наших дней, и есть вполне осязаемые тексты - от Пушкина, Гоголя и Достоевского до Андрея Белого, Хармса и Гребенщикова), то уже, скажем, Московский текст, несмотря на всю его гипотетическую «тучность и многослойное богатство», обозрим и кодифицируем с гораздо большими затратами и усилиями. Необходим въедливый составитель, а может, и целая артель, институт талантливых шарлатанов, творцов и конструкторов этого самого «Московского текста» - с подробно прописанной концепцией, бизнес-планом, разбивкой тем и репарацией семантики и бог знает чем еще. Не всякий писатель-москвич - творец «Московского текста», хотя вовсе не нужно обладать недюжинной эрудицией, чтобы определить наличие такого текста в Русской культуре. Тут просто важно застолбить и поставить проблему ребром. Стало быть, «Московскому тексту» бысть, и давайте уже составим подробные описи его бытия! И Киевскому бысть, и Сибирскому, и - для пробы - Витебскому. Ну, а уж Псковскому сама Троица велела.

Главное, чтобы нашелся подходящий «гений места». А он раз - и нашелся. В лице «оскобарившегося московита» Александра Питиримова, предложившего свой «Псковский текст».

«Эка невидаль!» - воскликнет патриот-словесник, да были тут уж составители «псковских реестров», понаехали да сгинули, плюс от своих, здешних, проходу нет: кроме альманаха «Скобари», каждый норовит соорудить свой личный стихотворный или прозаический короб со словом «псковский», и это не беря в расчет тех изначальных, средневековых летописцев, чью кирилло-мефодиевскую каллиграфию хранят прочные полки древлехранилища в Музейном переулке.

И будет не прав. Летописи - летописями, сколь ни были бы они бесценны, и горы стихотворной макулатуры от местных издательств останутся макулатурой, а вот «Псковский текст» - он от Адама (как мы знаем, пра-поэта, то есть от первого назывателя), покуда не появится смельчак, который вот так запросто, за здорово живешь, не сформулирует (диктую по буквам: «П-с-к-о-в-с-к-и-й т-е-к-с-т», никакого «Псковского текста» как бы и нет, невзирая на библиотечные полки и горы собранной пионерами макулатуры. И некто явился, и застолбил. Не стесняясь, продиктовал: «Псковский текст». Примите и распишитесь. Все, начинаем новый отчет, перемотку времени и текстов, заметок на полях и между строк, как от Христа, - форвард и реверс, в переднюю и обратную стороны.

И этим «некто» оказался Александр Питиримов, сам себя назначивший и новым составителем, и летописцем, даром, что понаехавший московит, вынужденный привыкать к особенностям местных ударений. Хотите вы этого или нет.

А какой Питиримов - поэт? На мой непредвзятый взгляд, вполне подходящий для творца новоявленного «Псковского текста». В Питиримове, как поэте, причудливо соединился маньяк-историк, дотошливо выискивающий в складках родной истории любопытные факты, и стихотворец-изувер, терзающий слух и зрение любителя поэзии всяческими усложнениями формы и смысла. Здесь он вполне наследует настоятельным рекомендациям ОПОЯЗа, убежденного в том, что если глаз и мысль читателя не спотыкается на вдруг вздыбившейся тесноте стихотворного ряда, то это и не настоящие стихи вовсе, а так, безделица. Знаменитая пушкинская максима: «поэзия должна быть глуповата» - не для него, он рад нанизывать «остранения» за «остранением» (термин-неологизм Шкловского, от слова «странный»), так, чтобы стихотворение превратилось в своего рода шифровку, обязательно требующую своего читателя-дешифровщика.

Это очень напряженный процесс: взаимодействие автора-стихотворца, творящего свои вирши-шарады, буквально заставляющие продираться сквозь густой художественный частокол «остранений» на разных этажах: метафоры ли, сравнения, поэтического синтаксиса, движения сюжета, витиеватой рифмовки с составными и необычными созвучиями, неожиданной концовки, например: «Как горний сыр в кефирном маринаде, / В предутреннем эфирном маринаде / Клонился месяц к западу за МКАД…». Или: «Луна плыла, пылая где-то сзади, Облаткой растворяясь в облаках». Рифмы хочется смаковать как на языке (до оскомины и типуна), так и в зрачке: «психоз - комунхоз», «поборы - фрюктидоры», «градиент - граде N», «епископ - не близко б», «сто па - столпа» и т. д.

Один из просчитанных эффектов - темнота, герметичность поэтического высказывания. Питиримов движется к Пскову одновременно с двух направлений, с севера и юга, из двух столиц, от Питера и от Москвы, из двух столичных текстов, с их аллюзиями и номинациями, рождая третий - сугубо Псковский.

Обычно главное событие маленьких поэм Питиримова - какая-нибудь катастрофа: начало мировой войны, четвертый год революции, где улицы тесны от трупов, протухший младенец на руках, самоубийство женщины, бросившей мужа, проигрыш в пух и прах в трактире на Конной залетного шулера, но важно, что об этих катастрофах, вселенских и личных, не только сообщается, о них вопиет и сигнализирует сама речь. Наречие поэта взрывается то непонятным архаизмом, то утопает в сложной системе смысловых экивоков, главное предназначение коих – опять же – не пустить внутрь стихотворного ряда. Затруднить вход. И только тот читатель, что найдет отмычки, проникнет в круг избранных, - питиримоведов и питиримофилов.

Поэзия должна быть глуповата – спорное утверждение, но пресловутая «глуповатость» и запредельная заумь на самом деле весьма близкие явления языка и мышления. Т. н. сложность – никогда не самоцель, а мотор «энигматичности», когда читатель требует перевода и на деле превращается в натурального переводчика, то бишь в со-поэта, со-творца. А что еще требуется от Питиримова? Ничего, кроме того, что «врубясь» (во всех смыслах) в его вирши, снова и непременно начинаешь чувствовать себя художником. И, как ни странно, - скобарем. В том новом, особом, оскобаренном, питиримовском смысле. 

«Бежав себя, любви и безразличья, / Почти десятилетие назад/ Мир сжался до размеров Завеличья Со странным ударением на «за». // Так: «Завеличье». В букве здешних правил. / И стал я «за» - не запил, не забил. / Но тем, что свой язык так оскобарил, Я слуха своего не оскорбил».

Саша Донецкий                                        

ПЛН в телеграм
 

 
опрос
Необходимо ли упростить выдачу оружия в России?
В опросе приняло участие 214 человек
Лента новостей