О театральных праздниках и буднях

Актерский дневник 14.03.2017 г.

Завершившийся месяц назад XXIV Пушкинский театральный фестиваль - первый, пожалуй, из фестивалей, страсти по которому не утихают так долго - и в печати, и в личном общении, в театре и не только. Не претендуя на обзор, уступая просьбам некоторых коллег и просто собеседников, попытаюсь сформулировать и свое отношение к некоторым тенденциям развития нашего Пушкинского театрального празднества.

Поскольку во время фестиваля был занят в репетициях «эскиза» по «Капитанской дочке» в постановке Николая Русского, увидеть удалось не все, но многое.

Начну с главного. Как-то само собой зрители разделились на две условные части: одни приветствовали и приняли театрализованные эксперименты с пушкинским текстом и вокруг него, у других они вызвали недоумение, переходящее в возмущение. Первые, можно сказать, отконденсировались в те самые пять с небольшим десятков зрителей, что остались в зале до конца «Сказок для взрослых», представленных Московским «Центром драматургии и режиссуры» в лице артиста Александра Синяковича и тренеров (?) KLIM-а (Владимира Клименко) и Андрея Випулиса. Вторые – остальная часть заполненного до отказа 600-местного зала – покинули представление. Подобное отрицание происходящего на сцене имеет вообще-то давнее недвусмысленное название – провал. Но оставшиеся сочли – и считают по сей день – провалившимися тех, кто ушел, объясняя их уход из зала во время «действия» отсутствием приличий, интеллектуальной и культурной недоразвитостью, «скобарской» недалекостью. Я же считаю, что с этакого «зрелища» или «представления» (не поворачивается язык назвать спектаклем) неприлично было не уйти.

Покидать начали где-то через полчаса. «Жил-был, был-жил, жил-был, был-жил…» - перекатывал наманикюренный и напомаженный артист во рту, ритмично суча босыми ногами, первые слова «Сказки о попе и работнике его Балде». Спустя некоторое время родилось второе слово первой строки: «ПОП!» - тоже на разные лады, меняясь местами с «жил-был». Через несколько минут дождались второй строки - «Толоконный лоб» - и так далее…

Признаюсь, скоро и во мне стало подниматься непреодолимое желание встать и уйти: какого-либо развития не наблюдалось и не предвиделось, содержание сказки я, как и многие другие, помнил и без вдалбливания со сцены. Памятуя все же, что нехорошо покидать театральный зал во время действия, решил дождаться конца «Попа», после которого, полагал, случится долгожданный антракт и возможность более-менее тактично уйти. (Еще одна отличительная черта прошедшего фестиваля – активная работа гардероба в антрактах: по количеству уходящих можно было подумать, что спектакль закончен.) Но, расправившись, наконец, через час двадцать (!) с «Попом», артист принялся тем же манером препарировать «Царя Никиту и сорок его дочерей». Оставаться долее заложником приличий становилось невозможно. Потом узнал, что антракт случился только через 2,5 часа после начала. И что зрителей к концу осталось около трех неполных рядов партера.

В одной из спонтанных дискуссий в Facebook я уже высказался, что считаю «Сказки для взрослых» явлением антиэстетичным и антисценичным. Антиэстетичным потому, что означенное монопредставление существует вне какой-либо эстетики и вряд может считаться искусством.   Антисценичным потому, что находится вне законов сценического действа, которое предполагает развитие, т.е. сквозное действие и сверхзадачу, к которой оное действие стремится. Есть еще понятие сверх-сверхзадачи, обозначающее то, ради чего спектакль поставлен, т.е. смысл существования спектакля (сродни смыслу жизни человека). Это – профессиональная грамота, из которой не выпрыгнешь (а выпрыгнешь – себе дороже). Если действие стоит на месте, оно перестает быть таковым.

Александр Донецкий назвал «Сказки для взрослых» спектаклем-деконструкцией. Деконструкцией чего? Пушкина и его текстов? Смысл? Зачем деконструировать то, что создано «сердцем, душой, разумением», творческим духом гения, в конце концов? Если бы актер в течение трех часов «деконструировал» «Тараканище» или поэму «В.И.Ленин», эффект был бы ровно тот же. И – возникает главный фестивальный вопрос: Пушкин – причина или повод Псковского театрального форума? Если повод к самовыражению, самораскрытию Клименко или Коляды – по мне это мелко, неинтересно и недостойно Пушкина.  

Духовное постигается усилием духовным, другого пути нет. Где ставить ударение, на первом или последнем слове во фразе «Я играю ПУШКИНА», - эта формула-тест, рожденная на творческой Лаборатории прежних фестивалей, работает и сегодня, с головой выдавая тех, кто в первую очередь озабочен самовыражением и в последнюю попыткой углубленного постижения Пушкина и собственного перевода его на язык театра. «Очаровательной бездной» назвал Пушкина великий режиссер Петр Фоменко – тоже на нашем фестивале.

И нечего вешать мне ярлыки ретрограда и консерватора. Я говорю не о форме, а прежде всего, о содержании, вернее о его отсутствии и – в результате – пустозвонстве этих самовыкрутасов. Нечто подобное творилось в искусстве начала прошлого века, когда творческая доблесть измерялась степенью оригинальности авторов и их творений, большинство которых теперь никто и не вспомнит. Когда же попытки официального признания этих псевдоноваторов становились особенно назойливы, раздавался, к примеру, голос академика Ивана Бунина: «Не может быть и речи о поощрении сочинений господина Городецкого со стороны Академии!» Но кто-то доходил и сам. Борис Пастернак: «До 17 года у меня был путь – внешне общий со всеми; но роковое своеобразие загоняло меня в тупик, и я раньше других осознал с болезненностью этот тупик, в который наша эра «оригинальности» заводит… И я решил круто повернуть. Я решил, что буду писать, как пишут письма, не по-современному, раскрывая читателю всё, что думаю…» (из письма Вячеславу Полонскому, лето 1921 г.) А кто-то так и не понял. И раздавалось: «Я – гений Игорь Северянин…» или «Для меня все другие поэты – предтечи!..» (Бальмонт). Раздается и сейчас: «Я – солнце русской драматургии», - заявляет Николай Коляда, и использует «Пиковую даму» Пушкина для воплощения на сцене собственных ночных кошмаров.

Форма может быть любой, если она содержательна. Пример – великолепный спектакль Тимофея Кулябина «Евгений Онегин» Новосибирского театра «Красный факел», показанный на фестивале-2014. Помню, как тогда в антракте подходили ко мне возмущенные издевательством над классиком зрители: «И это – Пушкин?!» - «Да, это Пушкин». Не стану сейчас останавливаться на подробностях (посвятил тогда этому спектаклю отдельную статью – «Страсти по «Онегину»»), но скажу, что, будучи сугубо современным по форме (оформление, костюмы, фотосессия любующейся собой Ольги, костюм business-woman преобразившейся в генеральшу Татьяны и многое т.п.), спектакль остался в русле пушкинских постижений страстей человеческих: «Автора романа и автора спектакля объединяет то, что оба они уверены: любовь и ненависть, благоговение и цинизм, верность и предательство существуют во все времена, и горячее, заинтересованное (и талантливое, разумеется) повествование о них непременно найдет сердечный отклик у всех поколений – и до, и после нас».

Как остался в пушкинском контексте и спектакль нынешнего фестиваля «Пушкин-Пушкин» или «кинПушкинПушкинПуш» (Независимый театральный проект ББТ, Санкт-Петербург) – признаюсь, самое сильное мое фестивальное впечатление этого года. Преднамеренно бесхитростный спектакль уже известного нам режиссера Бориса Бирмана (автора нашего «Человека, обреченного на счастье» по Довлатову) – этакий калейдоскоп ракурсов, в которых предстает нам «наше всё». И ответ на вопрос «в чем величие Пушкина?» обрастает вдруг новыми, неожиданными и необыкновенно «вкусными» подробностями в текстах и персонажах Даниила Хармса, Михаила Зощенко, Бориса Шергина, Аркадия Аверченко и Абрама Терца. Но главное достоинство, главное «блюдо» спектакля – великолепные актерские работы Кати Ионас и Михаила Кузнецова. В каждой из сыгранных ими ролях – судьба, биография, характер – то, что есть самое ценное в театре, на что способен только высокий профессионализм и что составляет жизнь человеческого духа, - ту жизнь, которая, по Станиславскому, и является квинтэссенцией смысла существования театра.

Не случайно в фестивальных разговорах возникала и тема «голого короля», как, например, после бессловесной «звукооперы» «Снегурочка» театра «Старый дом» из Новосибирска. Режиссер  Галина Пьянова: «Музыкой для нас является всё. Поэтому в качестве музыкальных инструментов мы будем использовать как классические предметы, с помощью которых традиционно извлекаются звуки, так и бытовые. Гармошка, скрипка, флейта, медный таз...» «Что это было?» - слышал я вопросы в зале. Но и глупо выглядеть не хотелось. «Супрематизм! – услышал я от одного из уважаемых зрителей. – «Черный квадрат»!» Допустим.

Но и «Квадрат» Малевича далеко не все считают искусством, относя его, скорее,  к гениальной провокации в адрес всех, кто с готовностью ведётся на всё оригинальное. В пору моего студенчества в ГИТИСе наш замечательный Александр Ильич Морозов, впоследствии выдающийся искусствовед-академик, а тогда молодой педагог по ИЗО, на одной из лекций в Третьяковке рассказал, как иностранцам, желающим купить открытки с «шедевром» Казимира Малевича, втюхивают листочки фотобумаги с засвеченным квадратом посредине, - просто потому, что спрос был высок, а открыток из идеологических соображений не печатали. «Вряд ли возможно считать искусством то, что можно тиражировать таким способом», - добавлял Александр Ильич. Вот поэтому в театральном зале после «Снегурочки» то и дело возникал вопрос: «А может, король-то голый?..» А кто-то продолжает делать умный вид, и снова западает на «черные квадраты», как на черные дыры в смыслах бытия, и снова готов «идти туда, не знаю куда, и смотреть то, не знаю что».

Я бы согласился с предположением Александра Донецкого, что, вероятно, был бы смысл в создании некой экспериментальной фестивальной площадки. Чтобы, например, гриф «Эксперимент» как-то заранее ориентировал зрителя на, как бы это сказать, нетрадиционную ориентацию некоторых фестивальных названий. Необходимость экспериментов прекрасно понимал Станиславский, но – вне основной сцены: именно он благословил на создание театров-студий МХТ Мейерхольда, Вахтангова, Сулержицкого, других. Именно они стали потом театрами им. Вахтангова, Центральным Детским театром, Музыкальным им. Станиславского и Немировича-Данченко…  Последнюю, «Седьмую студию», создал совсем недавно Кирилл Серебренников на основе своего актерского выпуска Школы-Студии МХТ.

Вряд ли возможно сохранить одну из главных составляющих прошлых фестивалей – творческую Лабораторию ведущих практиков и теоретиков театра и ученых-пушкинистов. Вероятно, для этого нужна личность масштаба основателя фестиваля Владимира Рецептера. И все-таки заключительный Круглый стол с подробным профессиональным обсуждением фестивальной афиши вполне мог бы состояться и сейчас. Тем более, профессионалы собрались классные, судя по лекциям и обсуждениям спектаклей-эскизов лаборатории Олега Лоевского. Олег Семенович человек весьма опытный. Начиная обсуждение, он дает поначалу высказаться всем желающим, а затем объявляет: «А теперь слово специально обученным людям!»,- и начинается настоящий, на хорошем театроведческом уровне, разбор режиссерско-актерских экспромтов, этакий мастер-класс для любителей устно или письменно обсудить увиденное.

Отсутствие театральной критики – это даже не беда, а обычное дело в российской провинции, где журналист пишет обо всем – о политике, общественной жизни, социальных проблемах, о работе котельных и о живописи, о плохих дорогах и филармонических концертах, об уровне борьбы с преступностью, о состоянии медицины и театральных премьерах. И выходит, что специализация «театральный критик» возможна только в столицах, где «специально обученные люди» занимаются каждый своим делом, - ведь существуют же для чего-то театроведческие факультеты в ведущих театральных вузах! В Пскове, на мой взгляд, есть классные журналисты. Но и они начинают вдруг разыгрывать из себя профессиональных критиков, когда берутся писать о театре. «Гениальная рецензия!» - пишет кто-то в комментах к статье об одной из премьер. На самом же деле ни о какой рецензии, т.е.  анализе спектакля в узловых его моментах, и речи быть не может, - просто потому что это отдельная профессия, отдельное умение. Единственное отличие наших доморощенных «критиков» от остальных зрителей в том, что они умеют составлять слова во фразы и как-то формулировать свои зрительские впечатления. Понимает это пока, кажется только Александр Донецкий, признавая,  что театральной критики в Пскове нет, что есть только театральная журналистика. Совершенно верно! Но, добавил бы я, претендующая при этом на роль именно всепонимающей театральной оценщицы и называющая свои отзывы серьезным словом «рецензия». Хотя из рассуждений Донецкого видно, что и он не ведает разницы между театральной критикой и театроведением («театраловедением», как говорила пресс-секретарь театра при Сенине), а ведь стоит только подумать, сопоставить. Думаю, ему даже в словарь заглядывать не надо, чтобы понять.

 «Это – не Чехов!», - заявляет в своем отзыве на последнюю премьеру театра один из журналистов. И о чем это говорит? О том лишь, что его представление о Чехове расходится с представлением  режиссера Александра Кладько, - и больше ни о чем! Это – рецензия?! На самом деле финал спектакля, когда униженный и оболганный, старый и одинокий моряк-офицер остается один и в его  воспоминании вдруг звучит военный парадный марш, - не мостик ли это к забытому в покинутом доме Фирсу из «Вишневого сада» уже зрелого Чехова! А ведь такой сцены нет ни в одноактной «Свадьбе», ни в рассказе «Свадьба с генералом», - ее сумел разглядеть в молодом Чехове режиссер Кладько.

Но есть проколы и посерьезней. Когда, например, в одной из местных «рецензий» спектакль «Соседи» назван пошлостью. Но тогда придется признать пошляками всех, кто до отказа заполняет на «Соседях» зрительный зал – и это в течение почти года, прошедшего со дня премьеры (т.е. примерно 7-8 тысяч). Когда такое было?! Во все времена (а я в театре больше 30 лет) при разных режиссерах, начиная с третьего, а то и со второго спектакля залы заполнялись в лучшем случае наполовину. В кои-то веки зритель пошел в театр, и спектакли идут при полных залах – и на Большой, и на Малой сценах! Снобистски привесить ярлык – не надо ни ума, ни сердца, ни умения. А вот попытаться понять и порассуждать, что такое репертуарная политика, и какие факторы участвуют в ее формировании, стоило бы. И не на уровне «нравится – не нравится», а на языке аргументов. Как и постараться вместе с театром подумать, что сделать, чтобы Дом имени Пушкина в Пскове действительно был Народным. А не инородным, не безродным или – не дай Бог – антинародным.

Обещаю в дискуссионном порядке ответить на все возникшие вопросы, но не на форуме ПЛН, к которому серьезно относиться я не смогу, а у себя ВКонтакте, или в Facebook, или в «Живом журнале». И с непременным соблюдением двух условий – под своими именами и при взаимном уважении.

Ваш

Вик. Яковлев